Гудок
Заметки Антигероя
К предыдущей главе: Детский сад, часть 2-я
лизкими друзьями их не назовешь, скорее подельниками из босяцкого отрочества, прошедшего в бараках на околице Печерской Лавры [78]. Кто и когда создал это место отстоя городской накипи уже не вспомнить. От любопытствующих бараки были укрыты черемуховыми хащами и отыскать тропинку к парочке одноэтажных лачуг могли лишь посвященные. К ним относились и милицейские наряды печерского РОВД, регулярно стригшие руно на этой звероферме.
Все было согласно жанра: длиннющий коридор с гнилыми половицами, казематная сырость, кислый парок вывариваемых кальсон, ароматы перебродившей браги и капусты, общий «толчок» и кухня-полигон для регулярных соседских баталий. Милое местечко (в летнее время почти дачное) практически в центре столицы.
Оно было нафаршировано антисоциальным элементом. Потомственные алкоголики и самогонщицы, уличные «бакланы» – завсегдатаи «кутузок» со своими не слишком верными женами, откровенные воровайки и сомнительные пролетарии. Старьевщики, точильщики ножей и ножниц, стекольщики и грузчики съестных лавок. Народ крепко выпивающий не только по храмовым праздникам.
Ясно, что своих наследников славных дел никто не мучил сольфеджио, книгочтением и прививками хороших манер. Чертополохная детвора рано познавала правила выживаемости в городском экстриме и ее дальнейший путь был предопределен.
Судьба, в лице народного судьи, выдала им путевки в жизнь еще в четырнадцатилетнем возрасте. И дело то было плевое. Подумаешь, голимый бобинный магнитофон «Днепр», вынесенный из родной и ненавистной школы! При чем тут кража со взломом? С этого знаменательного события все пошло кувырком.
Они не виделись больше десяти лет. По увлекательной, но нелегкой блатной жизни не пересекались, а недолгие паузы между отсидками не совпадали. За годы тюремных скитаний каждый заимел собственный имидж. Один покрылся паутиной лагерного тату, «обезбашенностью» граничил с дебилизмом и на воле ощущал дискомфорт. Другой, напротив, заимел философские задатки, небольшой полукриминальный бизнес, скупал в ларьках расплодившееся эзотерическое чтиво и возвращаться к родным пенатам не спешил.
Встретиться довелось когда Фемида не без удовольствия вышла на панель, в эпоху вседозволенности и узаконенного разбоя. Обозначенной коротким термином «беспредел». Сегодня их прошлые злодеяния выглядели невинными шалостями. И в этой новой жизни надо было обустраиваться.
Даже для «обезбашенного» поначалу все складывалось удачно. Его пригрела одна из ведущих городских группировок. Организованно- преступных, разумеется. Его уголовный стаж придавал распоясавшимся качкам-спортсменам (в недалеком прошлом законопослушнейшим гражданам) необходимый статус.
Ему выделили в пользование ветерана ганноверской автосвалки – проржавевший «мерс» и несколько торговых точек с обложенными данью «ням-нямами»[79]. Работенка не требующая умственно-физического напряга. Заехать к вечеру, «помурчать», снять кассу и все. Иди жри «ханку». Все кончилось тем, что «обезбашенный» через неделю грабанул собственные ларьки!!!
– Мне барыгой в падлу быть и кумар все эти бригадиры и бригады. Они в натуре что, полеводческие или коммунистического труда? Какая то комсомольско-мусорская «шняга» (недалеко от истины) и это место не для честного бродяги!
Авторитеты сплюнули и больше в рэкетирское движение не приглашали.
Встречу приятели решили отметить по «жигански», но с романтическим уклоном. На природе, с палаткой, вскипяченным на костерке «чифирком» и, ясное дело, дамами. Прикупили брус мороженой говядины для барбекю, два литра спиртяги «Ройял» и ящик полировочного пивка. Все это, плюс брезентовый куль с палаткой водрузили на горбы непритязательных девчонок – азартной минетчице Терешковой и ее подружке, на районе известной как «Череп вещего Олега».
«Накат» начали еще в пригородной электричке. Комфортно расположившись на двух скамьях, из пластиковых стаканчиков, под канопэ, заготовленных хозяйственной тезкой первой космонавтки. Из двухкассетника «Шарп» (с того нямнямовского грабежа) Вилли Токарев громогласно убеждал, что на Брайтоне таки живут интеллигенты, но эта «параша» была не в масть, а бессмертный прокуренный «войс» Раи Ивановой пошел по люксу.
Какой я был тогда дурак,
Надел ворованный пиджак,
Когда закончился классический «Ванинский порт» потянулись на выход. Лесная тропинка вывела их на подозрительно не замусоренную поляну, вполне пригодную для разбивки бивака.
Ей, ей, хорошо прогреть каторжанские кости под сентябрьским солнышком. Гнус еще не заедает, хвоя благоухает, пиво с «Роялем» миражирует радужные горизонты и стройнит коренастые абрисы прихваченных подружек. В целом на свободе неплохо.
Не беда, что подсели магнитофонные батареи и шашлычок не задался. Сушняка поблизости не оказалось, а приготовить говяжий окост на сосновых иглах не под силу даже ухитрявшимся в камерных условиях коптить сало на пламени скрученных газет.
«Любовь», конечно, состоялась. Двухместная палатка честно разыгралась в «буру» и досталась «философствующему» с «вещим Олегом», а «обезбашенному» с Терешковой пришлось оживлять муравьиную кучу. Что, несомненно, прибавило жару пылким любовникам.
А ранним утром их безмятежные сны (без кошмаров, мусоров и нар) прервались до боли знакомым звуком. Это была она, пробирающая до пяток, побудочная сирена бучанской ИТК [80], чей «предзонник» оказался буквально в двухстах метрах от места пикничка. Судьба, удивительный фарт или расплата за отсутствие навыков ориентирования?
Читать дальше: Шипучка
Примечания:
78. На месте сегодняшнего апофеоза ВОВ.
79. Граждане демократической республики Вьетнам.
80. Исправительно-трудовая колония.
К предыдущей главе: Детский сад, часть 2-я
Внезапно всколыхнул молчанье
Часов тюремных звон;
И вдруг, как волны, все наполнил
Бессильной скорби стон:
Оскар Уайльд
Часов тюремных звон;
И вдруг, как волны, все наполнил
Бессильной скорби стон:
Оскар Уайльд
лизкими друзьями их не назовешь, скорее подельниками из босяцкого отрочества, прошедшего в бараках на околице Печерской Лавры [78]. Кто и когда создал это место отстоя городской накипи уже не вспомнить. От любопытствующих бараки были укрыты черемуховыми хащами и отыскать тропинку к парочке одноэтажных лачуг могли лишь посвященные. К ним относились и милицейские наряды печерского РОВД, регулярно стригшие руно на этой звероферме.Все было согласно жанра: длиннющий коридор с гнилыми половицами, казематная сырость, кислый парок вывариваемых кальсон, ароматы перебродившей браги и капусты, общий «толчок» и кухня-полигон для регулярных соседских баталий. Милое местечко (в летнее время почти дачное) практически в центре столицы.
Оно было нафаршировано антисоциальным элементом. Потомственные алкоголики и самогонщицы, уличные «бакланы» – завсегдатаи «кутузок» со своими не слишком верными женами, откровенные воровайки и сомнительные пролетарии. Старьевщики, точильщики ножей и ножниц, стекольщики и грузчики съестных лавок. Народ крепко выпивающий не только по храмовым праздникам.
Ясно, что своих наследников славных дел никто не мучил сольфеджио, книгочтением и прививками хороших манер. Чертополохная детвора рано познавала правила выживаемости в городском экстриме и ее дальнейший путь был предопределен.
Судьба, в лице народного судьи, выдала им путевки в жизнь еще в четырнадцатилетнем возрасте. И дело то было плевое. Подумаешь, голимый бобинный магнитофон «Днепр», вынесенный из родной и ненавистной школы! При чем тут кража со взломом? С этого знаменательного события все пошло кувырком.
Они не виделись больше десяти лет. По увлекательной, но нелегкой блатной жизни не пересекались, а недолгие паузы между отсидками не совпадали. За годы тюремных скитаний каждый заимел собственный имидж. Один покрылся паутиной лагерного тату, «обезбашенностью» граничил с дебилизмом и на воле ощущал дискомфорт. Другой, напротив, заимел философские задатки, небольшой полукриминальный бизнес, скупал в ларьках расплодившееся эзотерическое чтиво и возвращаться к родным пенатам не спешил.
Встретиться довелось когда Фемида не без удовольствия вышла на панель, в эпоху вседозволенности и узаконенного разбоя. Обозначенной коротким термином «беспредел». Сегодня их прошлые злодеяния выглядели невинными шалостями. И в этой новой жизни надо было обустраиваться.
Даже для «обезбашенного» поначалу все складывалось удачно. Его пригрела одна из ведущих городских группировок. Организованно- преступных, разумеется. Его уголовный стаж придавал распоясавшимся качкам-спортсменам (в недалеком прошлом законопослушнейшим гражданам) необходимый статус.
Ему выделили в пользование ветерана ганноверской автосвалки – проржавевший «мерс» и несколько торговых точек с обложенными данью «ням-нямами»[79]. Работенка не требующая умственно-физического напряга. Заехать к вечеру, «помурчать», снять кассу и все. Иди жри «ханку». Все кончилось тем, что «обезбашенный» через неделю грабанул собственные ларьки!!!
– Мне барыгой в падлу быть и кумар все эти бригадиры и бригады. Они в натуре что, полеводческие или коммунистического труда? Какая то комсомольско-мусорская «шняга» (недалеко от истины) и это место не для честного бродяги!
Авторитеты сплюнули и больше в рэкетирское движение не приглашали.
Встречу приятели решили отметить по «жигански», но с романтическим уклоном. На природе, с палаткой, вскипяченным на костерке «чифирком» и, ясное дело, дамами. Прикупили брус мороженой говядины для барбекю, два литра спиртяги «Ройял» и ящик полировочного пивка. Все это, плюс брезентовый куль с палаткой водрузили на горбы непритязательных девчонок – азартной минетчице Терешковой и ее подружке, на районе известной как «Череп вещего Олега».
«Накат» начали еще в пригородной электричке. Комфортно расположившись на двух скамьях, из пластиковых стаканчиков, под канопэ, заготовленных хозяйственной тезкой первой космонавтки. Из двухкассетника «Шарп» (с того нямнямовского грабежа) Вилли Токарев громогласно убеждал, что на Брайтоне таки живут интеллигенты, но эта «параша» была не в масть, а бессмертный прокуренный «войс» Раи Ивановой пошел по люксу.
Какой я был тогда дурак,
Надел ворованный пиджак,
Когда закончился классический «Ванинский порт» потянулись на выход. Лесная тропинка вывела их на подозрительно не замусоренную поляну, вполне пригодную для разбивки бивака.
Ей, ей, хорошо прогреть каторжанские кости под сентябрьским солнышком. Гнус еще не заедает, хвоя благоухает, пиво с «Роялем» миражирует радужные горизонты и стройнит коренастые абрисы прихваченных подружек. В целом на свободе неплохо.
Не беда, что подсели магнитофонные батареи и шашлычок не задался. Сушняка поблизости не оказалось, а приготовить говяжий окост на сосновых иглах не под силу даже ухитрявшимся в камерных условиях коптить сало на пламени скрученных газет.
«Любовь», конечно, состоялась. Двухместная палатка честно разыгралась в «буру» и досталась «философствующему» с «вещим Олегом», а «обезбашенному» с Терешковой пришлось оживлять муравьиную кучу. Что, несомненно, прибавило жару пылким любовникам.
А ранним утром их безмятежные сны (без кошмаров, мусоров и нар) прервались до боли знакомым звуком. Это была она, пробирающая до пяток, побудочная сирена бучанской ИТК [80], чей «предзонник» оказался буквально в двухстах метрах от места пикничка. Судьба, удивительный фарт или расплата за отсутствие навыков ориентирования?
Читать дальше: Шипучка
Примечания:
78. На месте сегодняшнего апофеоза ВОВ.
79. Граждане демократической республики Вьетнам.
80. Исправительно-трудовая колония.
Вернуться назад