DataLife Engine > Книги > Пленэр (часть 2-я). Заметки Антигероя

Пленэр (часть 2-я). Заметки Антигероя

Заметки Антигероя

К предыдущей главе: Пленэр (часть 1-я)

Любые дачные земли имеют свою историю, но пусть они ищут своих биографов. Что, к примеру, расскажешь о пресловутой Конче-Заспе? Если не принадлежишь к само назначенной элите, дорожка к изучению тамошней жизни тебе заказана, а впрочем, она интересна лишь для пронырливых газетных папарацци. Уже не скажешь, когда объявили эти места вожделенной резервацией для власть имущих и подбирающих обильные крохи с чумных пиров.

Закрытость номенклатурного отдыха проповедовалась и раньше. Зачем смущать умы и отвлекать от созидательного труда. И все же тогдашний функционер разительно отличался от своего наследника, нынешнего коррупционера. Ну шили ему бесплатно протокольные костюмчики и пальтуганы в закрытом ателье «Коммунар» и выдавали, согласно рангу, пыжиковую или норковую ушанку. Ну пользовали его паркетно-анкетные доктора и жрал он икорно-сервелатный сухпай.

Ясно, что отдыхал функционер (опять же бесплатно) в кастовых пансионатах ЮБК, Пицунды и на курортах по типу Карловых Вар или Золотых песков. Куда было от него деться странам сателлитам? Были и госдачи, но кто помышлял о личных, вычурных дворцах с многомиллионным (в у. е.) строительным бюджетом? Размеры относительно небольших коттеджей строго соответствовали священному для любого партократа понятию – УРОВЕНЬ. С выходом верных ленинцев на персональный пенсион именно он позволял сохранить определенные льготы и сдав госкоттедж преемнику, заполучить в собственность приличный домик с участком в другом месте.

Собственно, территория коммунистического рая в Конче-Заспе была не такой уж обширной. Она начиналась после лесополосы с дачами обласканных писак и была укрыта от любопытных высоким глухим забором с позевывающими, но бдительными вертухаями-комитетчиками у въезда с шлагбаумом. Через километр-другой шла зона пионерских и спортивных лагерей, пока не отнятая ненасытной олигархией. Проход к пляжам Козинки, славившейся солитерной густерой и верховодкой, был свободен и в ее мутноватых водах плескались все желающие.

Хватит хандрить! По Обуховской трассе были и веселые места. Чего стоила ресторация-харчевня в карпатском стиле с обширной террасой, на которой культурно отдыхающие атаковались эскадрильями стремительных комаров, невероятных, хичкоковских размеров. Какое то время считалось модным закатывать в «Струмке» шумные свадьбы и банкеты с нанятым тамадой-распорядителем, прошедшим жесткую школу массовика-затейника. По завершению праздника жизни и желудка, некоординированные тела развозили заказанные автобусы. В зимнее время обширные залы пустовали, под срубчатыми сводами завывал ветерок, а закутанные в кацавейки официантки, отчаявшись дождаться случайного клиента, грелись у электросамовара.

Пытаешься восстановить яркие эпизоды дачной жизни, но упрямо бродишь по замкнутому порочному кругу. Дамы и алкоголь (тут с годами менялось лишь качество), бесконечные гости-горлопаны и воспитывающий соседей хард-рок. Такая уж специфика, ничего не поделаешь.

Разбираешь хлам в сарае и натыкаешься на запыленную сулею – хранительницу окаменевших козявок. Когда-то в ней бродила яблочная шипучка. Вылить бодягу как-то не доходили руки и она годами набирала рвотные обороты.

– Оля ля, месье делает сидр! – пришли в восторг хиппозные француженки, снятые приятелями в гостинице «Мир», решивших внести свою лепту в международную разрядку. Полудюжина раскованных и «неохайных» парижанок – явный перебор, но чего не исполнишь под винными парами!

– Уи, мадмуазели, это выдержанный сидр, но употреблять его не рекомендуется. Налегайте лучше на «Столичную» и «Советское полусладкое», оно пьется получше вашей кислятины из провинции Шампань!

Мадмуазели, до дармовой выпивки оказались весьма охочи и подтверждая национальное галльское скупердяйство, вылакали все. В ход пошел и роковой «сидр». На что рассчитывали идиоты, притащившие их на дачу? На лямур-тужур, безумную страсть, вызов и прогулки Елисейскими полями? Кто уберет облеванный по крышу домик, соберет и реанимирует бездыханные фигуры, влипшие в загаженный пол и непобедимый сорняк-пырей?

Воспоминание не очень, лучше подарить найденную сулею соседу-самогонщику.

Нанимаешь бичей, те вяло начинают ковырять лопатами твой участок и тут раздается хрустальный звон. Обнаружено два, нет целых четыре запечатанного пузыря марочного «Варцихе»! Да это с того дня рождения 92 года! Втоптанный в землю коньячок заматерел на добрых двадцать лет! Знатная была пьянка…

Отправить поздравителей по домам удалось лишь через 3 дня. А куда было спешить, среди гостей присутствовали тбилисские «меглубари». Они то и подогнали охапку чурчхелин и пять ящиков карамелизированной «конины». А что еще нужно для длительной джигитовки?

Дегустировать обнаруженный клад не будем, пойдет бичам за расчет.

А вот чашка в облезших петушках и отбитой ручкой. В ней хранятся обойные гвозди. Это остаток сервиза, некогда привезенного девицей по прозвищу «Дрофа». В миру Виктория, с по старушечьи запавшим ротиком. Во всем остальном долговязая и миловидная. С застывшим на фейсе непроницаемостью и угрюмостью. А может это показатель высокого духовного потенциала?

Она прибыла на дачу не пустой. Пареная индюшка, финский клубничный ликер и короб с сервизом. Как вам такой наборчик? Уже через полчаса одностороннего общения (Дрофа тяготела к немоте) подкатила нудота. Ты пытаешься искрометить, сыпешь анекдотами, но в итоге развлекаешь самого себя. Разлепить улыбкой губешник этого сфинкса нереально. Что же будет после запланированного таинства?
Самое правильное сплавить её по быстрому. Тем более, ликер выпит, индюк обгрызен, а условное вожделение сменила мигрень.

– Сдается дорогая, тебе пора на хауз.
– Как!!! Я у папы на три дня отпросилась! – Ну и чудеса оно наконец заговорило.
– Ничего не получиться, слив переел недозрелых, «моя зивота болит», реакция и сопутствующий процесс неотвратимы.

Расхожая фраза «моя зивота болит» – вошла в обиход в конце восьмидесятых. Представьте февральскую вьюгу и полуночную трассу Харьков-Киев. По ней мчится «девятка» с тремя полужульманами и гражданином народной республики Ангола.

Жуниор-отпрыск черного марксистского царька, вечный киевский студент, добряк-романтик, хоть и в образе громилы из заокеанского кино о плохих парнях. В Харьков его повезли на переговоры с местным ангольским землячеством. Так, легкий криминал, вернее мелкое взаимовыгодное мошенничество, никакой наркоты, боже упаси.

Дело сделано, настроение преотличное и вдруг по салону ползет ядреный серный душок. Кто посмел? Все, не сговариваясь, смотрят на Жуниора. Тот, поскуливая, скрючился в уголке.

– Моя пукнула, плехо, зивота болит, остановитесь!
– Ладно мумбо-юмбо, вон запорошенный стожок, беги туда!

Ночь, пурга и негр с «больной зивотой» в промозглом украинском «стэпу». Ну как здесь было не пошутить, дать «по газам», бросая африканца на произвол. Не надолго, каких-нибудь полчаса. Но и этого хватило. Видели бы вы эти закатившиеся белки, с сосульками слез слышали бы это белозубый лязг:

– Моя охуеля, думать вы бросать, моя умирать!
– А что живот?
– Узе не болить.

После гастротерапии и успокоительного «косячка», анголец проявил задатки меланхоличного философа.

– Глянь Жуник, березовая роща, в Африке такого не увидишь!
– Моя думать так… Есть такой зверь, большой, названий не помню. Ну злой люди убивать его и вынимать зуб…
– Слон, что ли?
– Да, да, слён. Так вот если его прошла бы здесь, все стало совсем не так!

Словом, выражение «моя зивота болить», надолго вошла в неформальную лексику горожан, ну а кто при этом добавлял, что его «охуеля» 2 раза, становился победителем.

Получается, что и раскоцанная чашка может рассказать свою непритязательную историю, а сколько еще в сарае ненужного хлама…

Читать дальше: Киевляне



Вернуться назад