Хроники уходящего Города

К предыдущей главе: Фарц



В конце восьмидесятых повальный дефицит продуктов и промтоваров заменился потоком невиданной и неслыханной доселе исторической информации, хлынувшей на головы ошалевших от перестроечных экспериментов граждан агонизирующего СССР со страниц всех периодических изданий и экранов телевизоров. Одним из ростков зарождающейся демократии стал регулярный телемост между США и СССР. Ведущий американской стороны вальяжный Донахью и добропорядочные американские домохозяйки доставали каверзными вопросами советскую аудиторию. Дирижировал этой тщательно перебранной и подготовленной массой крутящийся как уж на сковородке Владимир Познер – поднаторевший в идеологических битвах знаток американского образа жизни. Телемост обессмертил перепуганно-истеричный перл, выданный сверстницей Клары Цеткин. На вопрос о перспективах сексуальной революции в СССР представительница советской стороны, реликтовая местечковая коммунистка, закричала:

– У нас секса нет! – чем вызвала объединяющий народы гомерический хохот с обеих сторон.

Сидевшие в студии янки мало напоминали жертв сексуальной революции – явления конца шестидесятых, потрясшего западные моральные устои. Бессмертному постулату: «Есть у революции начало, нет у революции конца» – капиталисты явно не соответствовали. Бунтарский, блядский порыв Запада вскоре заглох. Европейские и особенно американские жеребчики вернулись в стойло брачных контрактов. Любой оценивающий мужской взгляд стал рассматриваться как злостное домогательство и был чреват необратимыми последствиями.

Все это повлияло и на семьи эмигрантов из СССР. Проникшись идеями эмансипации, жены знакомых репатриантов по-быстрому разваливали, казалось, монолитные семьи. Брошенные мужья на чужбине выпадали в осадок. Мойка посуды, таксоизвоз, попытки мелких гешефтов не обеспечивали удовлетворения естественных потребностей. Проститутки были труднодоступны (да и жаба давила), а гражданкам свободного мира они, естественно, были до фени.

Вдоволь намыкавшись на чужбине, многие из них стараются вернуться на действительно историческую родину – в Киев. Опоздав лет на пятнадцать к раздаче слонов, оперируя суммами на более чем скромное существование, они все еще лелеют гигантские бизнес-проекты, а в свободное время насилуют сайты знакомств. Там они уже изрядно поднадоели. Их потрепанные личности с придуманными биографиями и социальным статусом уже не будоражат воображение интернетовских хищниц.

Сашка космополит:



Вернемся во времена, когда секс в нашем городе был почти бескорыстным. Сначала о профессионалках. Жертвы городского темперамента расфасовывались на бановых (вокзалы и автостанции), гостиничных (обслуживающих командированных и армейский комсостав) и валютных. Последние отлавливали клиентуру в гостиничных барах «Либіді», «Днепра» и «Руси» и по-отечески опекались правоохранительными органами. В стране победившего социализма определение «проститутка» резало слух. О гетерах вагинальные труженицы слыхом не слыхивали, а красивое слово «гейша» обязывало к знанию как минимум чайной церемонии.

В начале восьмидесятых зрителей ТВ начали осчастливливать санремовским фестивалем итальянского канцоне. Слушая сладко блеющие трели, девки промокали, все итальянское вмиг стало модным, и словечко «путана», определяющее женщин легкого поведения средиземноморского бассейна, было взято на вооружение морально неустойчивой частью населения и стало синонимом жизненного успеха. На дольчевитовский бум также чутко отреагировали футболисты-лимитчики киевского «Динамо», появляясь на стадионном ристалище в прическах «под Пупо и Кутуньо».

Наизаветнейшим желанием любой путаны было заиметь лично своего «бундэса», «фрэнча» или «аллюра». На крайняк, шведа, югослава и даже мадьяра. Имитируя неземную страсть, запутать узами Гименея и на законных основаниях покинуть обрыдлое отечество.

Сладкое зарубежное бытие частенько оборачивалось неприглядной задней частью.

Полуприма валютных баров «Чесотка» «подломила шею» добропорядочному австралийцу. Все ее коллеги по ремеслу скрипели зубами. Еще бы – Тихий океан, культурные центры по типу Сиднея и Мельбурна и даже серфинг.

Зависть оказалась преждевременной. «Чесотка» очутилась запертой на пограничной ферме в пустыне Виктория. До ближайшего населенного пункта было миль триста, и вместо планируемых светских австралийских тусовок в перспективе маячило многолетнее общение с малоразговорчивыми кроликами и кенгуру.

Стамбульские гастроли:



Поговорим лучше о блядях. Именно они, а не путаны-профи были мишенями настоящих мужчин. Почему этим площадным словечком именовали женщин, живущих в свое удовольствие, а главное, дающих жить другим, мне непонятно. Такова, видно, наша добрая славяно-азиатская традиция благодарить всех отоспанных дам. Снять, склеить, дернуть, сфаловать – определения охмурежа тех лет. Почти все из нашей немалой компании были гиперактивными съемщиками. В те золотые годы это было несложно. Метода у каждого была своя. Любой прилично одетый по тем временам соискатель с хорошо подвешенным языком всегда мог переиграть объект, подавить волю к сопротивлению, в общем, был обречен на успех. Легкая любовь перепадала, на своем, конечно, уровне, слесарям, фрезеровщикам и просто люмпенам. Отдохновения от всеобщей бытовой затхлости в этом интересном деле искали все слои населения. Конечно, те, кто имел на это силы и желание.

К чести нашей среды, смакование скабрезных подробностей считалось абсолютно недопустимым, дурным тоном. В цене были только истории обольщений, связанные с юмористическими постановками и невероятными мистификациями. Минимально потратиться при ухаживании считалось молодечеством, а не скаредностью. Девушка должна приходить на свидание сытая, выпившая и со своими сигаретами – такова была шутливая установка. Показателем хорошей спортивной формы считалось умение в послересторанной гардеробной неразберихе под шумок выдернуть понравившуюся чужую, уже напоенную и нагулянную деваху. Очень важно было моментально просчитать индивидуальные выверты женской психологии, ошарашить непристойным предложением и, не давая опомниться, засунуть в ожидаемое урчащее такси, не забыв на прощание издевательски показать средний палец незадачливому кавалеру.

Главным постановщиком разводок слабого пола и гуру безобразий долгое время считался Гриша Макемота. Его слащаво-нахрапистый напор превращал самых строптивых леди или «лядей» в обезбашенных кур. «Если с нами Макемота, значит в..... кого-то», – звучал городской фольклор. А это надо было заслужить. Его примочки и приколы тиражировало не одно поколение киевских ходоков. Непьющий и некурящий идеолог легкой любви обладал неисчерпаемой фантазией и повторялся редко. Импровизация и еще раз импровизация.

Макемота:



Зачем, спрашивается, было красть килограммовую плоскую гирю на Бессарабском рынке? Авось пригодится. Увесистую чугунную болванку втихаря виртуозно вложили в капюшон дорогой дубленки гордо фыркнувшей на дружеский щипок тетке в трамвае маршрута № 1. Этот противовес дополнительно улучшил осанку гордячки, фигура которой была и так максимально подключена по типу – грудь вперед, коленки назад. Противоестественная поза максимально подчеркивала презрение к окружающим плебеям, намекая, что она здесь, дескать, случайно, и на остановке подразумевается ожидающий ее принц на белой кобыле, но, забыв непреложную истину, что принцы жили исключительно во времена принцесс.

Дамы голубых кровей и в те времена уже не наблюдались, но умение держать спину, соблазнительно выхаживать на шпильках и, по возможности, выглядеть на все сто было основным женским капиталом.

Сегодня на улицах уже почти невозможно оценить женские прелести. Поймавшие удачу (запудрив мозги состоятельному лоху) красавицы пешком не дефилируют, предпочитая взирать на городскую суету из коробок внедорожников, кайфуя от пробок и газолинчика. Торчащие в окнах непомерно больших для хрупкой женской красоты автомонстров личики кажутся недоваренными пельменьчиками. Совершающие по центру нескончаемый променад селючки, генетически не приспособленные к высоким каблукам, уже не раздражают, а вызывают лишь бесконечную грусть.

Дети разделенных на паи и проданных полей, подобно полчищам саранчи, причем крайне агрессивной, догрызают остатки того, чем когда-то по праву гордилась мать городов русских. Неприязни к многострадальному украинскому крестьянству, занимающемуся вековым хлеборобством, быть не может. Хочется лишь робко напомнить даже не об интересах коренных горожан, а об окончательном разрушении когда-то неповторимого облика Киева. Расталкивающие локтями всех и вся, завоеватели столицы мало напоминают идиллически выписанных персонажей Шевченко и Руданского.

Извиняюсь за нелирическое отступление от ретро-зарисовок. Очевидно, адаптированное к нарастающему кому жлобства сознание иногда выплескивает остатки сопротивления.

Вернемся к сексуальной жизни города 70-х и 80-х. Рассказывать обо всех подвигах Макемоты слишком накладно. Получился бы минимум трехтомник. Проще остановиться на эпизодах жизни его учеников и последователей. Каждый из них старался заиметь собственную фишку обольщения.

Оживляющийся только при виде карточной колоды, анемичный и вялый сын Режиссера (Гусь) был обладателем уникальной кровати. Затащенная в богемно-криминальное логово, сопротивляющаяся девица неизменно проваливалась между подушек фамильного ложа. Сверху ее с размахом накрывала резная дубовая крышка. Некой Лизе (вскоре разоблаченной как Галя Загоруйко) было предложено прилечь и посопротивляться.

– Я не умею сопротивляться,
– Тогда просто поерзай.

Агрегат сработал с точностью швейцарского часового механизма. Провал, удар, огромная гуля и проклятия уступчивой Гали, пардон, Лизы.

Гусю постоянно везло на оригинальных дам. Одним воскресным днем фланирующая по центру компания зацепила огненно-рыжеволосую, с хищным носом туристочку из Ленинграда. Вконец затасканная по недорогим распивочным, к вечеру она очутилась в гостях у Гуся. Тот непривычно возбудился и начал клянчить оставить ее себе. Был предложен обмен на канадский значок – кленовый листок на фоне флага, ударили по рукам, сделка состоялась.

На следующий день Гуся трудно было узнать.

– Вы знаете, а у нее хвост!
– Как, большой?

Пальцы заядлого, но нефартового рыбака раздвинулись, определив размер средней плотвички.

– Такой.
– Немедленно к ней,
– А она уже улетела.
– Вот так дела...

Сочувствуя нашему разочарованию, частая гостья дома Сулико Никитична предложила привести однокурсницу, имеющую аналогичный атавизм.
Заранее приготовили портняжный сантиметр и штангенциркуль.

Пришедшей молодой особе приятной наружности помогли снять пальто... Спешка здесь оказалась не к месту, но и наше нетерпение было понятно. Якобы восхищаясь гибкостью стана, шаловливые ручонки опустились ниже талии. «Где же это?» Пальпация через плотную джутовую «Монтану» (штаны «Монтана» купи мне, мама!) не дала результата. Владелица лишних позвонков все поняла и поспешно смылась, лишив надежды на анатомическое аматорское исследование.

История первой влюбленности непроизвольно заложила в душу ростки здорового цинизма. Ангелоподобное существо жило над Бессарабкой, было младшей сестренкой известной киевской тусовщицы и ретиво оберегалось от дурного влияния.
Ухажеру сделали смотрины, юноша внушал доверие, и семейный совет дал добро на дневные свидания во время летних каникул. Романтически настроенный, хоть и страдающий от избытка возрастного гормона влюбленный ломал голову над обустройством первого свидания.

Распитие легкого вина на «дежурной хате» со всеми вытекающими казалось кощунственным. В кинотеатре «Киев» крутили шедевр Дзефирелли «Ромео и Джульетта», и лучшее начало трудно было придумать. Трогательно взявшись за руки, просмотрели историю вечной любви. Зажженный после сеанса свет явил миру девичьи слезинки, что, несомненно, подразумевало некий духовный потенциал. Увы, крах иллюзий наступил через несколько минут.

Над выходом из кинотеатра располагались окна мужского туалета, и какая-то бессердечная личность выкинула из окна расползшийся газетный пакет с ошметками протухшей ставриды пряного посола. Рыбья слизь и кишки накрыли белоснежный кружевной блузон и тщательно уложенную челочку ангела. После короткого шока из голубеньких глазок хлынул уже не киношный поток слез.

Влюбленного же охватил приступ безудержного, до колик веселья. Успокоить в такой ситуации все равно было нереально, а истеричный хохот и тыканье пальцем в жертву казалось лучшим выходом.

Сброшенный на грешную землю ангел помчался домой отмываться, навсегда похоронив себя для идиота-насмешника.

Спустя годы, давно утративший невинность образа и не только, похорошевший как женщина, экс-ангел иногда встречался в различных злачных местах, но всегда, намеренно не узнавая, воротил чуть вздернутый носик. Выходя несколько раз замуж, он изрядно помучил спутников жизни, очевидно, подсознательно мстя мужскому роду за нанесенную в юности обиду. Воистину нет повести печальнее на свете, чем повесть о… селедке в туалете.

В 20 лет, когда на жизнь смотришь через призму пузырей шампанского, обладаешь неплохим здоровьем (хоть на пожарный случай запасся рекомендациями к районному венерологу), тебе, бескорыстному романтику, делают предложение, от которого леденеют конечности.

А именно: всеми методами и средствами пытаются вовлечь в семейные узы.

Соблазняя квартирой, подержанным автомобилем, ежемесячной рентой и вольным графиком исполнения семейных обязанностей.
Выйдя на маршруты секс-марафонов, ты с самого начала инстинктивно чувствуешь, что от родни партнерши-сверстницы следует держаться подальше. Становишься для пап и мам неким фантомом, миражем, мистером Икс.

Ты уже имеешь в автобиографии начальный анекдотический опыт общения с главой семейства, на территорию которого контрабандой проникаешь в дневное время. Сняв пробу с домашней наливки, по достоинству оценив прелести единственной дочки, расслабляешься в родительской спальне. И вдруг, каким-то шестым чувством, сквозь сон слышишь «шаги Командора». Похоже, папашка вернулся в неурочное время.

Схватив в охапку вещички (благо время летнее и их количество минимально), голышом прячешься за портьерой. Шаги все ближе. И тут озаряет, что твой силуэт ясно читается на фоне освещенного солнцем окна и габардиновая маскировка не спасет.

Занавес отодвигается массивной дланью, и перед тобой побагровевшее от возмущения лицо. В голову не приходит ничего лучшего, как вякнуть:

– Здравствуйте, а Ира дома? – и, прикрывая срамное место охапкой одежды, прошмыгиваешь мимо готового взорваться парового котла на лестницу.

Итак, тебе, почти усвоившему искусство выскальзывания из неоднозначных ситуаций, пытаются навязать женитьбу! И кто?

Лена Паркет. В компаниях она просила называть себя на французский манер – «Ленóн». Но твой старший товарищ, Охвициальный, прононсом не владеет, и вместо Ленóн у него получается какой-то ленолий. Из ленолия Лена становится Линолеумом. Но это слишком длинно, и слово «паркет» кажется наиболее звучным.

Девушка, названная столярным изделием, была не то чтобы уж очень противной… Просто за год знакомства вызванных ею эмоций хватило лишь на полтора пересыпа.

Понятно, что когда партнерша не заводит (это касается обоих полов), начинаются поиски недостатков.

Вот и губа у нее чересчур отвисла, явно просматривается сколиоз, задница могла бы быть получше, а вон и прыщик полез.
Задаешь вопрос, на кой тебе посещение (правда, не чаще раза в неделю) этого дома? Заваливать сюда с компаниями, физически обламывать поганый характер и куражиться до полного изнеможения. Понимаешь, что такое общение уже попахивает патологией, хотя, похоже, очень нравится хозяйке.

И вот однажды почему-то уверовавшая в свою победу Паркет в категорической форме приказывает быть на ее дне рождения. Ведь подружки-однокурсницы уже оповещены, что на празднике будет таинственный соискатель, и можно устроить подобие смотрин.
Тебе вручается список рекомендованных гостей со стороны жениха, в котором значится лишь сын Режиссера (как представитель творческой интеллигенции) и Гриша Макемота как образец городского андеграунда.

– Ну, я тебе устрою гламурные смотрины!

На сходке под центральным гастрономом набирается дюжина волонтеров, покупается в подарок огромный десертный тризуб, который затачивается прямо об асфальт. Из городской клумбы с корнем вырывается запыленная хризантема, и кавалькада незваных уже под дверьми.

В прихожей имениннице торжественно вручается символ осени с нестряхнутыми комьями земли. Паркет выдавливает кислую улыбку, а ты, пропустив честную компанию вперед, как бы в шутку всаживаешь заточенный тризуб в далекий от совершенства задок Паркета, продырявливая обновленные по случаю юбилея джинсы.

Но положение обязывает, и Паркет, не изменившись в лице, приглашает к столу, за которым замерла просмотровая комиссия. Тут, под руководством Линь Бяо, уже наводят свой порядок. Праздничный стол раздваивают, переносят в противоположный угол и по новой сервируют. Забрав себе наиболее стоящую часть угощения.

Паркетные гости полностью игнорируются и, погоревав над пустыми тарелками, спешат ретироваться. Смотрины провалились, но наш праздник удается на славу.

Хозяйских запасов хватает часа на два, и волонтеры, опустошив закрома, раскланиваются. Остается шипящая хозяйка с лучшей подружкой и мы с Макемотой.

В голову ничего путного не лезет (малость переели), становится скучно, но поздний звонок в прихожей рождает надежду на новое развлечение. Мы не обманулись: за дверью с букетом белых роз стоит черное дитя пылающего континента.

– Здластвуйте! Моя зовут Зульен, мозна поздлавить Леночка?

Сразу фиксируешь зажатую под мышкой «негатива» внушительную стопку запечатанных пластинок.

– Братишка, как же нам тебя не хватало. Заходи, дорогой, садись. Поклюй оливье, ну а диски пусть пока полежат в надежном месте.
– Да, Ленок, наконец-то мы узнали всю правду…
– Идиоты, это деловой партнер моего кузена.
– Сейчас проверим.

Спальня Паркета была украшена кенгуровыми шкурами, а в углу стояли африканские барабаны и копье. Раздевшись с отцом Григорием до трусов, при помощи зубной пасты и помады мигом изобразили боевой зулусский окрас, завернулись в шкуры и, молотя в тамтам и размахивая копьем под крики «мумбо-юмбо», начали ритуальный танец вуду.

Изящно доедавший салатик Жульен поперхнулся, посерел (насколько это возможно для негроидной расы) и заметался в поисках выхода. Барабанный бой и осибисса (африканская песнь радости) в нашем исполнении преследовали Жульена до самого двора, где он растворился в темноте. Сделать это при его цвете кожи не составило труда. Главное, что десяток дисков остались на базе.

Вышесказанное можно дополнить случайным эротическим контактом в ванной с лучшей подругой Паркета и ликвидацией коренного зуба именинницы после затеянных ею разборок. Но вскоре все вошло в обычное русло.

В дальнейшем какое-то время мы еще захаживали к Паркету, но вопрос о женитьбе больше не возникал.

Осенью конца семидесятых на паях с папой Димой и Охвициальным была снята водная дача – плавучий, цепляющийся обычно к моторной лодке домик, с двумя люлями-топчанами, солдатскими одеялами, керосинкой и нехитрым набором посуды. Плата за аренду по осеннему сезону была смехотворно мала. Нарисовали красивый график очередности, спрятали ковчег в чащах Гидропарка и эксплуатировали до снежных мух.

Именно в такую погоду, направляясь закрывать сезон со знакомой львовянкой, переходя через пустой мост, увидел два угрюмых, лязгающих зубами силуэта. Ба, да это же Гусь с дамой! Оба были абсолютно мокрые и уже начинали обледеневать. Пикантности добавлял зажатый под мышкой тубус со студенческими чертежами.

В глубине Гидропарка располагался бар «Водник», рядом была пришвартована ремонтная баржа, где за трояк можно было снять на пару часов матросский кубрик.

Влив в однокурсницу стакан кислой «Виорики» (на большее не было денег), Гусь разработал по-армянски изворотливую схему овладения. Якобы оступившись на мостках, он увлек в стылую днепровскую гладь объект вожделения. Дальше подразумевалась совместная сушка в кубрике с продолжением. Но план коварного соблазнителя сорвался. То ли холодная вода остудила молодой задор, может, кубрик оказался занятым, но, скорее всего, стакан кисляка не растопил девичью мораль. В итоге пришлось субсидировать несчастных на такси и обогрев.

С водным ковчегом связано начало познания женского идиотизма.

Назначенное вечером рандеву на Гидропарке обернулось «гвоздем». Забитием гвоздя классифицировалась неявка на свидание. Что кривить душой – случалось и такое. Стресс и обиду прекрасно сняла двухсотка «конины» в баре «Охотника».

Штудируя записную книжку, натолкнулся на незнакомое женское имя. На звонок отозвалось подозрительно высокое контральто.
– Да, это я, вы познакомились со мной в парикмахерской, были сильно выпивши, смогу приехать через час.

Выпорхнувшее из такси воздушное создание было приятно со всех ракурсов. Безумный взгляд из-под панковского начеса не был принят во внимание. А зря. Истерика началась сразу после элегантно принятого бокальчика «Тамянки». С душераздирающими рыданиями была рассказана повесть о муже-негодяе, оставленной дома без надзора дочке-малютке и вообще о загубленной молодой жизни. В голову навязчиво лезли слова старого шлягера: «Вода, вода, кругом вода...».

– Еще утопится, зараза!

С максимальными предосторожностями сотрясающееся в рыданиях тело было переведено через деревянный мостик на материк.

– Домой, немедленно домой!

С гортанным индейским воплем:

– Моя доченька дома одна, – истеричка исчезла в темноте.

Причем она предпочла прогандикапить по всему пляжному периметру, а не пройтись коротким путем по луговой дорожке к пешеходному мосту.

Любоваться луной и кормить комаров в одиночестве было скучно, метро еще не закрылось, и самым правильным было поплестись домой. На перроне, обняв колонну, рыдала она. Рядом вьюнками вились двое малолеток босяковатой заточки. Напустив вид грозного дяди, подманил пальцем одного из них.

– Видим, телка, плачет, хотели успокоить и пригласить на хату.
– Понятно. Короче, девка была со мной, потрачен четвертной, но, компенсировав ущерб, можете забрать ее с собой.

Вывернув карманы, мальчуган наскреб около восьми рублей.

– Ок, она ваша.

Оплакивающая судьбу маразматичка была поглощена созерцанием своих обид, ничего вокруг не замечала, а подошедшая электричка развеяла сомнения в правильности явно антиджентльменского поступка.

С годами женские безумства воспринимаются как неотъемлемое составляющее бабьей натуры. Отсутствие логики, хоть и раздражает, но более – менее понятно, и юношеская нетерпимость к порой диким женским выходкам сменилась умением вымораживаться.

Невиданный всплеск сексуальной активности горожан пришелся на разгар Чернобыльской катастрофы.

Имеющие возможности семейные киевляне отправили жен и детей куда подальше. Квартиры были свободны, каждый день казался последним, и начался пир во время чумы. К тому же были приотпущены вожжи сухого закона того времени.

Лето было на редкость жарким, а рекомендации властей о дезактивации расплывчаты. Горожане, презрев опасность, ринулись на пляжи, где береговой адюльтер набирал невиданные доселе обороты. Очевидно, повышенный радиоактивный фон в данном случае стимулировал мужскую потенцию и активность, не оставляя шансов женской сопротивляемости, если, конечно, таковая имела место.

Вспоминается каламбур двух командированных девиц из Самары, с волжским оканьем восхищающихся обстановкой:

– Че нас пугали: Чарнобыль, Чарнобыль, тут я..т, а у нас только пьют и бьют.

Для многих добропорядочных отцов семейств, наконец вкусивших от запретного плода, то страшное лето осталось самым сладким воспоминанием.

Немного о магии внушения. Ни о каком гипнозе речь не пойдет. Женщина всегда верит только в то, что ей хочется слышать. Одним из безотказных способов съема и охмурежа был развод «под иностранца». Слабое знание языка определяло гражданство.
Лучшим вариантом было представиться канадцем из Виннипега, украинского происхождения, изъясняющимся на замесе диаспорного суржика и английских словечек. В паре с внешне американизированным Лесиком это часто срабатывало.

В один осенний вечерок подобным образом были препарированы две юные студентки университета.

– Мы учимся на мехмате, а вы?
– Стажируемся в газете «Вісті з України», – поправив очки на переносице, солидно соврал татарин Шамсутдинов.

Была такая газетенка, вещавшая на английском и украинском отредактированные КГБ новости о социалистических успехах за океан.

Через десять минут знакомства математичка заманилась на Оболонь в однокомнатную холостяцкую берлогу нашего приятеля, представленного киевским коллегой-журналистом. Оболонь в то время была новым отдаленным районом, ветку метро еще не провели, а на песчаных, малозастроенных дюнах была пристань для речного трамвая, ходившего от метро «Днепр» на Оболонь до начала ледостава.

После воссоединения профессорской дочки с «иностранцем» на аскетичном лежаке (хозяин в это время привычно читал на кухне «Кобету и жыче») был сымитирован глубокий алкогольный сон. Студентка жила возле ВДНХ и была обязана ночевать дома.

– Ви ж обіцяли довезти мене додому. Вже пів на третю.

После категорического отказа взять деньги на такси и ехать домой самой (правда, поймать тачку в том месте в ночное время было нереально) «канадец» резко забыл «рідну мову» и захрапел. Как последний романтик и джентльмен хозяин квартиры обреченно поплелся в гараж заводить свою «трешку».

Через пару недель, ругаясь с приятелем на углу Крещатика и Прорезной, мы услышали:

– Доброго дня. Як ви живете?

Перемигнувшись с оппонентом, моментально перешел «на мову» и пригласил назавтра в гости «послухати нові рекорди». Забыл сказать, что внешне девушка казалась образцом добродетели, косметикой не пользовалась и владела роскошной пепельной косой до пояса.

Точно в указанное время свидание у костела состоялось. Для правдоподобия под мышкой были зажаты несколько пластинок. В большой квартире по соседству вторую неделю Вова Хитрый широко праздновал отправку на юга многочисленной родни. Туда мы и отправились.

Посидев с полчаса в компании устойчиво гуляющих друзей, где все были уведомлены о разводке и подыгрывали как могли, мы уединились в семейной спальне. Здесь «канадца» ожидал полный афронт. В любви и ласке было решительно отказано, зато поступило дивное деловое предложение:

– В мене є хлопець в Італії, я хочу до нього. Якщо ви зі мною одружитесь і вивезете до Рима, він заплатить декілька тисяч долярів.
Ничего себе предложение от восемнадцатилетней комсомолки-активистки. Сочетание житейской наивности и математического прагматизма неприятно резануло, а уязвленное мужское самолюбие требовало ответной реакции. Началась спонтанная импровизация.

– Ніяких долярів мені не треба. Я зачарований красою твого волосся, мрію отримати як гонорар за допомогу в еміграції твою косу.

Желание покинуть отечество было велико, и девушка ни секунды не колебалась:

– Ріжте!

Хлебный нож-пилу немедленно предоставил ухмыляющийся Гусь. Какие мы были идиоты! Коса поддалась тупому лезвию не сразу. Ее пришлось отпиливать, и после отсечения коса была торжественно вручена ассистенту – армянину по паспорту.

– Що з цим робити?
– Викинь на смітник, – и девичья краса упокоилась в мусорном ведре среди огрызков недельного пиршества, пустых бутылок и банок из-под «Завтрака туриста», – основной холостяцкой закуски.

Через месяц в переполненном автобусе меня тронули за локоть:

– Добрий день. Як живете? – это была она, подстриженная «под каре». Промямлив, что все, дескать, о’кей, пришлось выскочить на ближайшей остановке.

Парочка поучительных зарисовок об опасности желания взгромоздиться на супружеское ложе, чужое, разумеется.

Ира Плейбой… Прозвище получила не за сходство с моделями запрещенного на территории СССР мужского журнала, хотя внешностью могла составить им успешную конкуренцию. Сейчас в любом газетном киоске можно свободно любоваться раскоряченными фигурами этой периодики. Для жеманницы Ирэн пунктиком были официальные заходы в ЗАГС. Что-то около пяти. А подшивка пикантного журнала за 79-ый год осталась в наследство от первого супруга – моремана торгового флота и служила для развлечения гостей. Отсюда и прозвище.

В июньский вечер восьмидесятых было назначено ночное свидание. Очередной муж – дальнобойщик «Совтрансавто» – убывал в длительную командировку. Престижная в то время профессия водилы-добытчика вызывала женское уважение, но не спасала от рогов – неотъемлемого атрибута кочующих мужей. Приятно было почувствовать себя хозяином на чужой территории, раздеться до трусов, предварительно выложив все из карманов на трюмо, и не торопя события смотреть программу «Время», прихлебывая чаек без сахара.

Грохот закрытой изнутри на цепочку двери раздался во время спортивных новостей. Из кухни вылетела хозяйка.

– Он вернулся! Что делать?

Чувствуя себя героем водевиля, гость не стал прятаться в классическом шкафу, прыгать в окно (6-ой этаж!), лишь, одевшись по-быстрому, изъявил готовность познакомиться с отечественным Резиновым Утенком (героем популярного фильма об американских дальнобойщиках).

– Это мой последний шанс!
– Ха, последний!

– Такого мужа мне больше не найти, – увещевала Ирэн, умоляя для спасения семьи и репутации спуститься на нижний, расположенный в шахматном порядке балкон и вырваться на волю через соседей с пятого этажа. Проклиная женскую неверность, гость начал спуск. Наверху раздавались соловьиные трели.

– Я забыл документы, поеду утром, почему долго не открывала?
– Я никого не ждала, приняла снотворное, – жеманилась подлая вертихвостка.

Все это прелестно, но что делать дальше?

Из открытой двери чужого балкона густо несло жареной подчеревкой. Возле плиты возилась дебелая тетка в переднике на голое тело.

– Ой, батюшки, рятуйте!

На крик вылетел красномордый мужик в задранной на необъятном пузе рваной майке. Отчаянной мимикой, жестами и гримасами удалось растолковать ситуацию. Ушлый хозяин засветил литровый жбан мутного первача.

– Пити будеш? Якщо ні, то закричу.

После такого аргумента ничего не оставалось, как примкнуть к жаждущему компании Мыколе, оказавшемуся местным жэковским сантехником. Употребляя самогон, главное преодолеть трехрюмочный барьер, дальше дело идет легче, но, ополовинив с Мыколой вторую банку, пришлось просить пощады.

Во время прощания, слезливых заверений в вечной дружбе и обещаний вмиг починить любой туалетный бачок, обнаружилось отсутствие денег и ключей от квартиры. Все осталось на трюмо супружеского чертога. «Твою мать!» – ехать нужно было с Виноградаря на Лесной. Часы показывали полвторого ночи, и пришлось просить Мыколину половину набрать номер Ирэн.

– Я не могу выйти, кину все с балкона, – ответил еле слышный шепот.

Качающаяся под окнами фигура еле увернулась от связки ключей, затем на полусогнутых ловила дождик из рассыпавшейся пачки трехрублевок.

– Что за мудак у нас под окнами пляшет? – подал голос вышедший на балкон Резиновый Утенок, обнимая за плечи верную спутницу жизни. В ответ на эту реплику напрашивалось что-то язвительное, но обожженный «бимбером» язык еле ворочался в пересохшей глотке. Сил хватило, молча растопырив ладони, показать рога и выползти на трассу. Чудом пойманный «Москвичок» без особых потерь доставил тело на базу. Утреннее состояние лучше не вспоминать.

Вторая история закончилась трагикомически. К счастью, она произошла не с автором, а с его соседом, постоянно попадающим в экстремальные ситуации.

Так, в один из ноябрьских вечеров я обнаружил на своем балконе (опять балкон) голую деваху, кое-как прикрытую вьетнамским соломенным половичком. Кожа уже посинела и покрылась гусиными пупырями. Этот подарок подкинул через смежную перегородку Славик Спортсмен. Его жена отпросилась с работы и вернулась на пару часов раньше планируемого. Пришлось выделить одеяло и отпаивать горячим жертву любвеобильного соседа. Лишь через час Славик смог контрабандно переправить девичье бельишко и верхнюю одежду.

Рассказ пойдет о выездной блядской сессии неугомонного Вячеслава. Работая администратором спортивного общества, он вылетел раньше команды на соревнования в Сочи, где должен был обеспечить гостиницу. В полете, естественно, выпивая и волочась за бортпроводницей. Все складывалось преотлично, стюардессу звали Валей, жила она в пригороде Сочи и после брудершафта в аэропортовском ресторане пригласила его к себе.

Ушлый адлерский таксист мчал окрыленного грядущей победой и не замечающего ничего вокруг Славика в гости к выдернутой из небес красавице. Пропетляв по слабо освещенным улицам, таксомотор высадил их, нагруженных шампанским, цветами и внушительным тортом, у многоэтажки. В пристойной квартире Валентина быстро накрыла стол, зажгла свечи и, оставив сгоравшего от нетерпения Славу, отправилась в ванную.

Щелчок дверного замка застал спортивного администратора врасплох. Появление двух внушительных мужиков в красивой форме гражданской авиации меняло ситуацию. Я забыл сказать, что рост нашего героя-любовника был около метра шестидесяти.

Широко улыбаясь, авиаторы познакомились, предложили расслабиться, достали из бара заграничные бутылки и в категорично дружественной форме заставили выпить. После второй рюмки Славик отрубился.

Полуобморочное тело раздели догола. Нахлобучили старый комбинезон авиамеханика, на горб положили швабру, к которой привязали руки. Ноги стреножили короткой веревкой и пинком выкинули за дверь. Короткими прыжками, заваливаясь по ступенькам, смоделированное пугало очутилось на улице. Лягушачье передвижение по темному сочинскому пригороду вывело на патрульный милицейский «уазик». Ликование стражей порядка было недолгим. Зелье, подсыпанное в алкоголь пилотами-международниками, не только отшибало память, размягчало конечности, но также вызывало неконтролируемую перистальтику. Проще говоря, Славик по уши обосрался.

Ароматное чучело перепасовали вызванной «скорой». Чем его промывали и отмывали, как приводили в чувство, – история умалчивает. Гуляку, одетого в застиранный больничный халат, доставили в гостиницу. Амнезия была частичной, и название зарезервированной для команды гостиницы в памяти сохранилось. И тут его ожидал сюрприз.

За стойкой портье лежал сверток с его одеждой и самое главное – дипломат с командировочными документами и деньгами на всю команду.

Это забавное приключение скрыть не удалось. Из сборной пришлось уйти, что, впрочем, не изменило мышления и образа жизни закаленного в переделках Вячеслава. И это радует.

Для автора выводить на бумаге образы «pretty woman», безусловно, приятнее, чем вспоминать недоделанных Создателем. Да и читатель заряжается позитивом от знакомств с красивой частью лучшей половины человечества.

А куда девать остающееся большинство середнячек и откровенных уродок? Они ведь тоже имеют право на законное место в истории.

Вспомним гениального Леонардо, утверждавшего, что истинное уродство не менее ценно, чем великая красота. Ведь и то и другое встречается достаточно редко.

Расскажем об особях женского пола, имевших реальные шансы увековечить себя в кунсткамере и пользоваться гарантированным успехом в бродячем цирке уродов. При этом весело-отвязных и лишенных даже намека на какие-либо комплексы.

Одним зимним вечером, когда делать особо было нечего, Сеня Ирискин предложил развеять тоску и съездить к его любовнице, от которой был без ума и у которой гарантировал достойный прием.

Семен, дитя потомственных киевских интеллигентов, был мастером пошива мужских панталон. Профессиональная репутация у него была крайне отрицательная, но живые пуговички-глазки, постоянная улыбчивость, широкая натура и неизменная боевая готовность принять участие во всех безобразиях делали его хорошим товарищем.

В большой квартире на Кловском Ирискин представил трех девиц. Они сидели под окном, но не пряли, а глушили водяру и чавкали цитрусовыми. Два мешка явно свежепохищенных лимонов и мандаринов стояли у стола.

Лесик, которого удивить чем-либо было просто невозможно, рассмотрев хозяйку, овладевшую сердцем нашего Сени, был ошеломлен не меньше моего.

Над раздвоенной заячьей губой вились конкретные усы, плавно переходящие в пушистые бакенбарды. Курчавость просматривалась и в декольте, обнажавшем не приятные выпуклости, а некий птичий киль.

Это была известная роковая семейная разлучница – Лора Гусар. Чем и как она брала мужчин – одна из самых больших загадок современности.

Семен, регулярно ныряющий к ней от полноценной жены, внятно объяснить исток животной страсти не мог.
Оказалось, что мы знаем первого супруга Лоры, красавца-мужчину Нужненко-Нудельманна, чье фото пару десятилетий украшало парикмахерскую в старой Дарнице.

Вспомнили излишне впечатлительного Толика-Лошадку, некогда покинутого Гусаром и чуть не закончившего суицидом.
Сейчас очевидно, что вовремя создавшему и запатентовавшему синтезированный препарат обольщения из гусарской секреции не страшны будут грядущие мировые кризисы и дефолты.

Набросаем портретики и дадим прозвища (а они с нашей подачи приживаются пожизненно) остальным гусарским собутыльницам. Неестественно подвижную, виртуозно матерящуюся малютку, центнера, этак, на полтора, размахивающую грабками-окороками, обозначили «Ветчиной». Третья девица была настолько невыразительна и серовата, что для простоты ее назвали «Оно».
В этом милом обществе водка как-то не лезла. Хохмить и прикалываться не поворачивался язык, и любезное предложение Ирискина развезти всех по домам показалось весьма уместным.

В «Жигулях» первой модели Ветчина рухнула на переднюю сидушку, тут же развалив ее на две составляющие. В дальнейшем сварить раму не удалось. Лесик, Оно, автор и мешки с дарами южных стран расположились позади. Дорогой на Воскресенку Лесик, со всеядностью истинного кочевника, ворковал с Оно, успевая втихую переполовинивать мандарины с лимонами, благо наплечная вместительная сумка всегда была при нем.

Высадив нас в глухом углу Левобережного массива, Ирискин подло хихикнул, дал по газам и умчался.

Выбор был небогат. Ловить морозной ночью такси в дебрях Воскресенки или составить компанию Лесику, уже обнимавшему Оно и жизнерадостно поблескивающему стекляшками очков из подъезда.

По уже распределенным ролям Ветчина доставалась мне. Заранее проясняя ситуацию, начал бубнить о недавней нелегкой воинской службе, ракетах, антеннах и радарах.

– Радиация, знаете ли, – но был оборван:
– Не ссы, не схаваем!

Квартира явила традиционный образец торгашеского достатка. В «хрущевку» втиснули югославскую стенку, плюшевые мебеля и обязательную люстру «театр» чешского хрусталя.

Журнальный столик сервировали коробом шоколадного «Ассорти», початой бутылкой «Наполеона» и оставшимися лимонами.

Из фамильного портфолио нам вывалили парочку портретов хозяйки пятилетней давности. На фото Ветчина была достаточно стройна и даже где-то сексапильна. Ко всему она оказалась живущей в счастливом браке. Гормональный сдвиг супруга не огорчал, но зарабатывать он предпочитал в длительных командировках.

Часовая стрелка перевалила отметку «два», и возник естественный, но очень тревожный вопрос. Где, как и, главное, с кем опочивать. Двухместная люля находилась в хозяйской спальне, но ее уже заняли Лесик и Оно.

В так называемой «зале» спальных мест не наблюдалось. «Заслуженному ракетчику» Ветчина постелила на полу, а для себя вынесла раскладушку. Свив защитный кокон из одеяла, замер.

Вышедшая из ванной Ветчина была облачена в спальный саван до пят. И если представить ее с бородой, получился бы вылитый Демис Руссос, исполняющий свой хит «Сувенир» в воскресной «Утренней почте».

Раскладушка, жалобно застонав, приняла обилие плоти, которое, продавив полотно, упокоилось на паркете. В спальне жизнеутверждающе звякали пружины, и в ответ на этот призыв мне на спину опустился пудовый кулак.

– А ты, солдатик?

Как заклинание, повторяя:

– Ракеты, антенны, радары, – откатился к батарее отопления.
– Ну, тогда спать.

Какой, к черту, сон, если стопятидесятикилограммовая туша на раскладушке издает храп, на который вряд ли способна дюжина мужиков.

На цыпочках пробираешься на кухню и наливаешь воды. Руки дрожат. Фужер выскальзывает, разбивается, и на шум вылетают разбуженные фурии.

Ветчина тараном вплющивает тебя в дверцу холодильника, ты не можешь ни пошевелиться, ни вздохнуть. А пришедшая на помощь Оно размахивает топориком-секачом и угрожает немедленной кастрацией.

Каким-то чудом ты сквозишь между огнедышащим прессом и бегом запираешься в спальне, где твой дружок Шамсутдинов хихикает и даже не думает прийти на помощь.

Утром нас будят, поят кофе и выпроваживают без особого почтения, но доброжелательно.

Пришло время рассказать об отношениях (к счастью, без сношений) с Нечистой и Магатэ. С этим дивным дуэтом в конце восьмидесятых компанию свел сын Режиссера. Его рекомендации были таковы:

– С вами желают познакомиться девочки, хотят дружить с интересными людьми. Сами они так себе, у одной как бы кожа нечистая.
– А вторая???
– У нее папа в Магатэ работает.

Эта, по обыкновению вялая гусиная характеристика заранее намертво закрепила прозвища незнакомок.

Дочки «слуг народа» учились в университетской аспирантуре, очень любили выпить и проживали в часто пустующих номенклатурных апартаментах.

Квартира Нечистой на Липках поражала параметрами – шесть комнат, две ванных и два туалета, набитый пайковыми деликатесами холодильник, постоянно живущие на госдаче родители. Казалось, все это должно было внушить оптимизм.

Увы, Нечистая полностью оправдала свое погоняло. Глыбу-торс, абсолютно лишенную женских абрисов, венчала крупнокалиберная голова с как бы поструганной шерхебелем кожей. Шейпинг или модная в те годы аэробика здесь были абсолютно бессильны. Все эти недостатки осознавались хозяйкой, старались гаситься радушием, умными разговорами и ненавязчивостью, что, несомненно, делало ей честь.

Другое дело Магатэ. Абсолютно бесформенное, безликое существо в мелких кудряшках, с маслеными глазками и перекошенной ротовой прорезью, претендовало в дуэте на роль лидера. Постоянный недостаток мужских гормонов и незатихающее либидо превратили ее в агрессивную скандалистку с визгливо-скрипучим голосом.

У каждой из них был шлейф потенциальных женихов, но комсомольцы-карьеристы их не интересовали. Неудержимо тянуло к брутальным мужчинам.

Во время первого визита к Магатэ мы впечатлились расписанной куполами спиной Саши Евпаторийского и блестящей лысиной Игоря Меченого. Знакомые рецидивисты чувствовали себя как дома, мирно играя в буру. На журнальном столике выстроились фанфурики со страшным дефицитом тех лет – спиртовыми настойками лука и аралии. Стратегический партийный запас вкусных напитков был уничтожен, и суровые гости перешли к содержимому домашней аптечки.

Общение с жиганами вскоре привело аспиранток английской филологии в кабинеты следователей на Владимирскую, 15, где они давали путаные объяснения странной дружбе с находящимися в розыске ухажерами.

Просчитав все варианты, компания приняла самое правильное решение – находиться в статусе друзей. Это давало право пользоваться благами коммунистических лидеров и приводить в их логово девочек облегченного поведения. С последними хозяйки легко сходились, общались и дружили после отставки охладевших к ним кавалеров. Приятно было появиться на людях в обществе новых подруг, хоть и определенного толка, но с выдающимися внешними данными. Это тешило самолюбие наших теток и подымало в собственных глазах.

Крайне опасно было недооценивать разогретый винными парами темперамент Нечистой и Магатэ.

Пропитанная с нашей помощью неким эротизмом атмосфера начала пагубно влиять на дружеские отношения.

Для сексоотвода выводились на сцену новые мужские лица, но, отменно повеселившись, они спешили ретироваться, оставляя проблемы хозяек неразрешенными. Ночующие пары расползались по комнатам, а мужчины-одиночки спешили занять закрывающуюся изнутри бытовку – комнату с гладильной доской и небольшой софой, наиболее защищенное от сексуальных домогательств место.

Магатэ мстила с присущей женскому полу (хотя какая тут к черту женщина) изворотливостью. В самый ответственный момент она как гарпия проносилась по помещениям, где располагались эротоманы. Невольное созерцание бесформенного топлеса и ужасающих коленкоровых подштанников минимум на неделю лишало эрекции. Брр, даже сейчас мороз идет по коже.

Под раздачу попал лучший генацвале – Гоги. Тбилисцы позвонили из Москвы, где успели изрядно нахавозить, и просили перекантоваться недельку-другую в Киеве.

Прибывшее воинство имело абсолютно неприемлемый для грузин затрапезный вид. Месяц московских безобразий изрядно потрепал гордых бичо. Самой мелкой столичной проделкой была кража огромного ковра-гобелена в гостинице «Космос» с последующей перепродажей соседям-узбекам с верхнего этажа.

Нечистая с радостью приютила горных орлов, нуждавшихся в чистке перьев. Не без задней мысли, конечно.

Далее рассказ потерпевшего:

– Я в кабинэте прилег отдохнуть, когда он зашел. Можна дисэртаций рядом попишу. Канэчно, ты здэсь хозяйка. Это бил мой ошибка. Он сделал мне подсечка, потом нельсон, завалил и вы…л. Не знаю, как домой возвращаться: вэсь Тбилиси уже знает, что какой-то Нечистый имэл.

Рассказ почти двухметрового парня впечатляет, хотя особо обижаться ему не следует. После акта насилия ему дали покой и открыли умеренный кредит на все время проживания.

Развязка зазеркального альянса с веселыми аспирантками наступила на дне рождения сына Режиссера. К тому времени мы уже не частили с визитами. Сверкающее исподнее и привычка выковыривать за столом из зубных дупел недоеденное (любимое занятие Магатэ) изрядно надоели.

Подходя к дверям квартиры именинника, с ужасом услышали хриплый баритон Нечистой и визгливый фальцет Маго:

– Где мужики, в натуре?

Гостьи явились незваными, прилично поддатыми, но со знаковым, по их мнению, подарком – упаковкой заграничных резиновых контрацептивов.

Неприятности начались с кидания пьяной Магатэ обглоданных куриных костей на тарелки мужчин. Разнонациональный состав гостей к такому заигрыванию не привык. Сделавшему замечание немедленно выплеснулся в лицо стакан огненной чачи.

– Вай, дарагая, какой ты горячий, лучше еще выпей, потанцуй, – взмолился сидевший рядом виноградарь Шота – Гогин дядя, приехавший навестить сына, несшего армейскую службу под Киевом.
– Молчать, педераст, – и разгулявшаяся Маго отоварила бройлерным голеностопом лоб миротворца, сбив войлочную шапочку-сванку.

Рассказывать о последующем насилии над подобием женщины не хочется. Отмечу лишь, что в умении держать удар скандалистке мог бы позавидовать восходящая звезда тех лет Майк Тайсон. Отстояв три раунда, сломав два стула, подбив глаз маленькому еврею Альперту, едва не разбив стеклянного барана работы Марии Примаченко, Маго лишь разогрелась.

Общими усилиями ее связали и слегка притопили в ванной с холодной водой, после чего подружек вместе с кацавейками выкинули за дверь. На лестничной клетке долго звучали рулады проклятий и угроз упрятать каждого минимум на десять лет.

– Я пришел позже всех и таки, наверное, получу условно, – произнес мудрый Альперт, прикладывая пятак к надбровной гуле.

Спустя полтора десятилетия размытый силуэт лингвистки- матерщинницы в потертой шубейке-каракульче и шляпке с искусственными розочками обозначился в торговом центре. Маго окончательно вышла в тираж, явно не найдя себя на посткоммунистическом пространстве. «Не родись красивой» – было явно не про нее.

Удивительные сюрпризы подкидывает память и подсознание. Вереницы образов достойных женщин, прошедших по жизни, как-то стираются, зато память о всяких «нечистых» закрепляется навсегда. Пора подчитать старину Фрейда.

Как же воплощают сегодня свои эротофантазии (вернее, бредни) ветераны секс-движения? Шедшие некогда гордыми флагманами эскадр гуляк-блядунов, а ныне плетущиеся в кильватере баржами-тихоходами.

Что делать, если «Виагра» подымает лишь артериальное давление, многолетние излишества обесцветили былой шарм, а бескорыстные отношения между полами канули в Лету?

Но не таковы наши герои, чтобы сдаваться на милость необратимой возрастной биологии. Любовь стала платной, не беда, всегда можно рассчитаться аргентинскими аустралями, впарив их за австралийские доллары. Потратив, таким образом, в эквиваленте около восьми гривень за валютные ласки.

Пиф:



Можно встретиться с приятелем-эмигрантом из Германии, приезжающим раз в году и оголодавшим после вынужденного «азюлянтского» поста. На пару с ним выдернуть шлюх, выдающих себя за студенток. Завороженные блеском дорогих очков и покроем пальто от Хьюго Босса (единственного капитала иностранца), согласятся провести вечерок на съемной квартире.

После распития дрожжевого шампанского и скоротечного огневого контакта сгваздавших парочку упаковок «Рафаэллы» «студенток» попросят выйти вон.

И тут начнется:

– Вы ничего не поняли, ведь мы за деньги, и за большие!

Придется импровизировать.

– Как, вы проститутки? О горе нам, мы обмануты, что скажут мамы, когда узнают. Стыд и срам, так низко мы никогда не падали. Вы отняли чистоту наших помыслов и идеалов. О каких деньгах идет речь? Немедленно оставьте нас! Ваше присутствие мешает пережить позор.

Ленивый, уставший и потерявший вкус к уличной охоте может начать тупо осваивать компьютерную клавиатуру. Отлавливая в интернет-сети молодых дур, страстно желающих поменять вековой провинциальный уклад на столичную клоаку. Или заводить переписку с якобы самодостаточными тетками-разведенками, прошедшими школу знакомств на танцевальных вечерах «кому за тридцать» в доме культуры «Красного резинщика» и салоне «Юность», а ныне отыскивающими по электронной сети состоятельную жертву, но упорно наступающими на все те же грабли.

К следующей главе: Богема