Заметки Антигероя

К предыдущей главе: Киевляне (часть 3-я)

В киевском паноптикуме всегда была, есть и будет прослойка недорослей-Митрофанушек [13]. Кто еще помнит, Митрофанушка не желал учиться, а хотел жениться. Речь пойдет о тройке персонажей, так же не трепетавшими перед светочью знаний, но ни при каких обстоятельствах не помышлявших о браке. Все они дети обеспеченных семей, но мажорами в чистом виде их не назовешь. Перевалив сороковник, эти родительские геморрои из выбранного режима не выпадают и катятся по индивидуально выбранным спускам.

На справедливый упрек, сколько можно трепаться о городском мусоре, отвечу:

– Во первых, за таковых я их не держу, во вторых, они заслуженно занимают свою нишу в хронике городских безобразий, ну а в третьих, это просто симпатичные люди.

Все они высоки, дородны и сыты.

Начнем с примитива, попавшего а этот список, благодаря замечательному прозвищу – Олигофрен. Уж тут «доброжелатели» не промахнулись. Он заимел его в славном граде Бангкок, куда был отправлен папой-мамой, с трудом оторвавшими цепкие Олежкины ручонки от юбочного подола и семейного бюджета. Тайский туристический бум только набирал обороты и родители, по наивности надеялись, что мальчик развеется, выгуляется, отмальчишит и наконец осуществит мечту-надежду о долгожданном внуке и наследнике семейного дела. Олежку считать таковым, ни в коем случае было нельзя. Все его попытки залезть в бизнес, заканчивались молниеносным крахом, но он упорно считал себя экономическим гением, расширяя финансовые бреши семьи. Дешевле и безопаснее было обеспечить дитятко квартирой в центре, ежемесячной рентой и регулярно пополнять запас черной икры в холодильнике, дабы не упал производительный потенциал.

Начав день с покупки в ближайших газетных киосках всей новой глянцевой периодики, изучив светские сплетни, выбрив до синевы вислые щечки, он в летнее время отправляется на Гидроапрк, пристраиваясь возле компании заслуженных рантье с бурным прошлым и туманными перспективами. Те его снисходительно терпят, но периодически стараются приладить детский спасательный круг-утю на объемистом пивном «барыльце».

– Мама велела без него в воду не заходить!

Так вот, прельстившись в Бангкоке рекламой одного из многочисленных пип-шоу, он с присущим фартом, выбрал наиболее криминальное место, куда затащил соседей по гостинице, нескольких, казалось ушлых, киевлян. Просмотр, под стаканчик виски, вагинальной подкурки сигареты, обошелся каждому в триста долларов, суммы в начале девяностых немалой. С того времени он пожизненно был наречен Олигофреном.

Не смотря на общую набриолиненность и обтирание киевских злачных мест, ярким тусовщиком ему стать не удалось. Сказывался лишенный юмора, склад ума, параноидальная осторожность (все целятся на папины богатства) и полное отсутствие плэйбойского начала.

Правда однажды, Олигофрен попытался ощутить себя главой семьи, подживая с возрастной бизнес-вумен, но так и не сумел соблюсти очередность в пользовании конструктором «Лего» с её десятилетним сыном.

Совсем другое дело второй персонаж – Вова Толстый. При виде его добродушно-лукавой физиономии, вспоминается не такая уж безумная, осенившая лет пятнадцать назад, идея. В то время (как и сегодня) на сцене успешно корячились «под фанеру» жуки и жабы всех подвидов, а их продюсирование приносило стабильный доход. А что если сколотить рэп-команду толстяков, облачить её в полосатые футболки до колен, соответственные стилю штаны-раколовы, назвать её, скажем, «Трутни» и начать хип-хопить по лоховским ушам?
Толстому Вовчику подкрашенного под крэгового нигера с надетой козырьком назад бейсболке было бы, как минимум, обеспечено место на подпевке, а при правильной растопырке пальцев, роль солиста.

Мечта осталась в прошлом и сейчас задаешь себе вопрос, этично ли назвать трутнем человека, тяготеющего к афере на доверии и сделавшего первые шаги на этом поприще еще в семнадцатилетнем возрасте? Да и не начинать же творческий путь на каком-нибудь заводе, если ты выходец из приближенного к «верхушке» днепропетровского клана.

К чести Толстого, дебютировавшему легким кровопусканием папиного сейфа, вся скрысяченная (или изъятая по законному сыновнему праву) сумма была с шиком засажена возле замка Ричарда. На рубеже десятилетий на Андреевском наблюдался алкогольный ренессанс. В смысле, что пережив трехлетний сухой закон, народ мог культурно потреблять в кафешках и шашлычных, коих на этой улице расцвело невиданное количество. Витал аромат легких денег, не менее легкой любви и кебаба из собачатины. Цены на все были смешными.

Гора возле замка Ричарда была прорезана хлипкими дощатыми террасами, на которых, практически до утра, гужевался городской бомонд и плавающие на гребне мутной волны того времени. Водка «Холодный яр», сигареты «Магма», «Сникерсы» и невиданные доселе пластиковые бутыли с мадьярской сладкой водой ядовитых цветов.

Прогуливая здесь «кассу», Толстый сразу стал личностью популярной, обзавелся малолетними учениками, которых, гурманя, гонял с трехлитровыми банками за крымским портвейном и мадерой, что разливались в легендарном винном магазине на Сагайдачного.
Ценители крымского крепняка отслеживали график поставок и старались успеть к «вершкам» из свежей бочки, куда (согласно Архимеду) долить воды было невозможно. Только опорожнив дубовую емкость на треть, продавцы добадяживали нектар чистой Н2О.

Имея крепкие тылы и зеленую улицу в любом коммерческом начинании, Толстый предпочел болтаться на орбите движения «джуки-пуки», особо в него не влезая, но проявляя истинный талант в мелком мошенничестве.

Так, в Оболонском районе, на съемной для мажорских игрищ фатере, он за месяц успел обаять всех владельцев окружных ларьков. Отдавая им мелкие кредиты за взятый ночью алкоголь и польский сервелат, широко угощал продавщиц шампанским и шоколадками. Меж тем, срок квартирной аренды заканчивался и Толстый сыграл ва-банк. Отловив десяток кошек, повязав им шелковые банты, начал обход торговых точек. Короб с живностью ученики-ассистенты ставили за углом.

– Привет Володя, всегда рады видеть, как дела? – расцветали прикормленные барыги.
– Да вот, приезжают гости, нужные люди, необходимо достойно встретить, а «лаве» (и много) будет лишь послезавтра. Рассчитаюсь с 20 % надбавкой, вы ж меня знаете.
– Какие вопросы Вовчик, мы готовы соответствовать.

Из «точки» подчищается весь коньячно-ликерно-водочный запас, баночки с красной икрой, шоколадные наборы и табачная бацилла, а затем добавляется психологический нюанс:

– За отдельную плату позаботьтесь пару дней о моем коте, у самого важного гостя аллергия, знаете ли.. Кот любит рыбку и сметану, кормить два раза в день!
– Эх Васька, прости, я скоро вернусь!

Прощальный поцелуй в шелудивую морду, натуральная слеза на добрейшем лице и адью граждане торгаши. Обработав Минский район, компания микроавтобусом возвращается на родной Печерск, где устраивает двухнедельный праздник местным маргиналам.

В средине девяностых Толстый казалось взялся за ум и был устроен (крепкий тыл) замдиректора заводика по производству минеральных вод, добываемой из ржавой скважины на Соломенке. Толстому выделили застекленный кабинет и одели в двубортный ультрамариновый пиджак с загнутыми лацканами и съезжающий на бок пестрый галстук.

Он встречал гостей, как всегда добродушно, с легким выхлопом «Мартеля», напущенной значимостью и с гордостью вел показать производство.

Желтоватая, с крепким запахом феррумбума водичка, газировалась и на поточной линии разливалась в пластик с наклейками итальянского бренда «Сан-Бенедетто». Привет из провинции Романья! Желаете «Боржоми» или «Нарзан»? Да сколько угодно! По заверениям Вовчика железистость скважины была очень полезна для печенки, но к счастью для киевлян, фуры с эксклюзивом уходили в крымскую жару, где охлаждали непритязательных курортников.

На поприще газирования Толстый трудится месяца три, затем хозяин заведения успевает ночью демонтировать оборудование (утром, на него должны наложить арест) и растворяется в районе средиземноморского бассейна.

Не такой счастливый финал ждет хозяйку рапсовой плантации (Толстый и здесь замдиректора), исчезнувшую с стотысячным кредитом. Ей не хватает проворства, и добровольная ссылка на острове Кипр заменяется киевским СИЗО.



Вряд ли Толстому удалось «отщипнуть» от этих начинаний что-нибудь серьезное, а суммы подачек с барского стола известны лишь крупье казино, где Вовчик любил отдыхать после трудов праведных.

Имея тягу к прекрасному (вернее красивым картинкам), он перешел на коллекционирование и махинации со старыми открытками. Так же не чурался, не требующих глубоких знаний, прокруток с антикварной мелочевкой.

Многолетней жертвой он избрал некоего типуса, торгующего в подземном переходе одной из киевских площадей медно-чугуными бюстиками вождей всех эпох, монетами и ликами святых деревенской школы.

Внешне, этот бывший дворник, больше похож на цыгана конокрада чем на благородного старьевщика-антиквара и ненавидим всеми владельцами окружных лавок соответствующего профиля. Удачная география его «точки», позволяет перехватывать потенциальную клиентуру этих гиен.

Толстому удавалось без труда ввести в гипнотический транс, алчного но недалекого, подземного стервятника. Классикой жанра стала перепродажа сувенирной железяки из центрального универмага. Купленный за «сотку» у. е. новодел был впарен за две с половиной «штуки». Как меч последнего рыцаря тамплиера.

Через час, обмывая сделку, в раскаленную от гнева «терпилы» трубу, меланхолично втолковывал, что он всего лишь посредник и приглашал вместе пропить заработанные двести долларов. Это предложение для кодированного дворника звучало особо изуверски. Меж тем, магия добродушной, улыбчивой физиономии срабатывало вновь и вновь.

Купленная в том же переходе увесистая связка «коралловых» монист из крашеных трубчатых костей за 200 гривен, «перепасовывалась» по 2 доллара за грамм, никелированный значок – герб Берлина «ушел» за платиновый, а собрание открыток довоенной Германии в двадцать раз выше номинала.

Эпизодов великое множество и похоже, они будут продолжаться. Не достойный жалости подземный хапуга, «отбивается» на оценке правительственных наград, несомых в скупку нуждающимися вдовами и потомками героев прошлого.

Читать дальше: Киевляне (часть 5-я)

Примечания:

13. Герой русского писателя Фонвизина наряду с Гоголем, Тургеневым, Пушкиным и другими, ныне объявленными зарубежными классиками.