Заметки Антигероя

К предыдущей главе: Киевляне (часть 4-я)

В отличие от Олигофрена и Толстого, наш третий «недоросль» к женитьбе относится лояльно, но будучи безнадежным и прилично «поддающим» романтиком с крайне завышенной самооценкой, «сквозит» мимо надуманного идеала. Наверное сказывается печальный опыт первого и пока единственного брака.

В среде околоинтиллегентных, претендующих на «продвинутость» особей он известен как «Дмитрий Майка» [14]. Это округло-плечистый с седоватым «бобриком», молодежно «прикинутый», дедушка – мужчина-мальчик.

Регулярно теряемые «по пьяне» импозантные оправы создают образ этакого чудака ученого или последнего киевского интеллигента.
Хотя «Майкины» галеры давным-давно покоятся на дне Матвеевского залива, он не устает напоминать о прошлом гребца-профи.

В девяностые Дмитрий еще не был «майкой», выступая в роли продюсера (если участие в тиражировании музыкального андеграунда можно назвать таковым), под лично сконструированным псевдонимом «Джедай».

Пытаясь соответствовать надуманному имиджу носил роговые очки под Клэптона и раздвоенные по середине космы под автора «о закаляемой стали» Н. Островского. Положение обязывало присутствие красавицы-жены и «Джедай», без раздумий, осчастливил богемную консерваторку, с трудом осилившую курс музыкальной теории. Её, якобы пуританская юность и недостаточный опыт, сублимировался в безудержную и неразборчивую блядовитость. Несмотря на готовность супруга ходить в благородных оленях и потакать милым проделкам в виде наглых совокуплений, практически на глазах, птичка уже через полгода упорхнула из съемного любовного гнездышка на Печерских Липках.

Окружение «Джедая», также претендуют на пафосные прозвища, но улица вносит свои коррективы. Церковный вороватый звонарь, выцеливающий кружку для пожертвований, желавший именоваться «Бритвой», никак не тянул на сверкающее опасностью лезвие и был наречен «помазком». Причем из облезлой свиной щетины. «Кропоткин», хотя бы владел всколоченной шевелюрой (сейчас уже облысел), навевавшей сходство с теоретиком мировой анархии, а толмач с немецкого «Блюхер», полным отсутствием волосяного покрова на гордо посаженной черепушке, реально похож на командарма гражданской войны.

Компашка (при наличии кассы) тусуется по псевдодемократичным клубным питейным с живой музыкой и водочно-пивными «дринками», где предлагают закусить лишь соленой соломкой.

Охрана этих злачных мест прекрасно знает Майку-Джедая, охотно покупает у него коллекционные футболки XXL с музыкальной символикой [15], выдавливают приветственные улыбки, хотя расслабиться с его присутствием не получается. Теоретик и знаток музыкальных веяний особо не буянит, но после принятого «килограмма», мягко говоря, неадекватен. Любит монументально возвыситься на сосущими свое пиво, влюбленной парочкой, издавая индюшиные звуки и делая глазки чужой даме. Кавалер, как правило, хилый волосатик-компьютерщик, теряется, елозит на стуле, но никогда не соберется духом огреть пивной кружкой нахала столь интеллигентной наружности.

Максимально нагрузившись, Майка исполняет коронный номер – сложившись в прямой угол, с разгона, головой таранит беззащитные животики профур, сидящих у барной стойки, лицом к сцене. Точный прицел наводят блестящие пупковые пирсинги и после подобных игр в летчика-героя Гастелло, кратковременная «вырубка» мишени гарантирована.

Для оправдания выходок в состоянии скотского опьянения у «Майки» имеется дежурный глагол «накрыться», а «просушка» обозначает пару «Старопрамена» под дюжину перепелиных яичек, подаваемых поутру всепрощающей мамой.



Не знаю, знакомить ли с представителями провинциальной десантуры, с теми, кто лет тридцать тому, начал вгрызаться в столицу, сумел в ней акклиматизироваться и даже преуспеть.

Почему нет. Рафинированными жлобами их уже не назовешь, обозначим этот подвид как киевлян условных и выделим место в наших городских историях.

Как не верти, их не причислить к озлобленным селюкам, накинувшим сегодня стальную удавку на город. Город, чья история, традиции и культура, глубоко чужда и враждебна. Что они в нем потеряли и что надеются найти? Чем стали плохи вишневые садочки «биля хаты» и агропром на черноземе? Откуда повальное дезертирство с романтичных «ланив» и личных огородов? Ушел в прошлое, осевший в городе, робкий крестьянин, выживающий в нем в силу природной цепкости и приспособляемости, но принимающий правила игры. Сегодня, это самодовольный и беспринципный тип, с наслаждением вытирающий подошвы о само понятие – Киев.

Это касаемо как и скупающих столичную недвижимость сельрадчиков, успевших сбагрить гектары общественных латифундий, так и плодящихся в общагах (приватизируем обязательно) и, на пока еще съемных, квартирах.

Ларечников, водил маршруток и лопающейся от значимости, многотысячной армии чинуш. Что опять сгущаю краски? Да загляни, читатель в любое присутственное место: детскую поликлинику, СОБЕС, ЖЭК или даже, в институт красоты. Впрочем, ты сам все знаешь.

Знакомый психотерапевт раскололся, что пользует энное количество самодостаточных бизнесменов и особенно их жен, вчерашних жителей малёвнычих сел. Землепашец на приеме у психоаналитика, когда такое было? Жизнь в столице обязывает соблюдать моду, в том числе и врачебную.

Измученные бессонницей, мигренями и подаграми, идут за помощью косяком. Обострения происходят по весне, в период посевной. Диагноз элементарен. Заурядная гиподинамия. Добавьте раздвоение личности. Это когда душа жаждет столичного гламура, а тело генетически тянется к своему прямому предназначению – сапанью свеклы. Отсюда агрессия, дисгармония с окружающим и все недомогания.

Достаточно памфлетизировать, расскажем о киевлянах, хоть и условных, но вписавшихся в повороты слалома столичного бытия.
«Мутный» и Андрон. Попугаи-неразлучники? Друзья – соперники, враги – конкуренты или сиамские близнецы? Как классифицировать этих торговцев брючатами, монополистов торговой марки «Майер», столь уважаемой почитателями стиля «солидол»? Как собирается и откуда привозится бренд, умолчу. Соратники по поставкам и продажам, друг другу плетут козни, заделывают мелкие подлянки, враждуют, но жизни врознь не мыслят. Убери любого из них с поля боя и стимул существования исчезнет. Кого прикажете догонять, обскакивать и парафинить? Просто наживаться на простаках покупателях станет скучно и банально.

Андрон вынырнул из херсонских плавней в расцвет уличных торговых сношений с гражданами, тогда еще социалистической, Румынии. Это была середина восьмидесятых и его энергичный профиль замаячил не на заводе, куда был распределен инженерить, а в районе гостиницы «Славутич» и других торговых пересечений.

Его орлиный, нет, скорее грифовый носище, хоть и демаскировал, но безошибочно вынюхивал правильное направление. «Экономия, стяжательство и еще раз экономия» – стало его девизом. Год за годом, копеечка к копеечке и перед нами новый буржуа.

Когда с границ посбивали замки, именно Андрон стал траппером-первопроходцем в сербскую глубинку. На тамошних базарах можно было сплавить абсолютно все. От заржавленных кусачек (у нас копейки), до дегтярного мыла. Железяки за «червены», «червены» на германские марки. Такой вот челночный маятник.

В очередную вылазку пригласил в напарники человека мужественного и сурового. В Киеве он опекал Андрона от расплодившихся вымогателей. Барыжество, в чистом виде, тому претило и он настоял на путевках сочетающих базарные будни с недельным отдыхом на Адриатике.

На перроне киевского вокзала произошел афронт. Передвигавшийся под тяжестью поклажи, гусиным шагом, Андрон посинел и начал заваливаться на спину. Согласно законов тяготения к земле гнул рюкзачище невиданных параметров. На вздутых от напряжения руках были намотаны лямки вещмешков поменьше, но не менее тяжелых.

– Дядя, дай ускорение! – прохрипел спекуль-металлист к шедшему налегке мужественному человеку и тот, не без удовольствия, влепил увесистый «пендель» ниже спины, спас от неминуемой асфиксии и задал необходимую скорость. Инерционный снаряд сбил с ног проводника экспресса Киев-Белград, но это в счет не пошло.

Игрища с таможенной службой возымели печальные последствия для обеих сторон. Дабы отбить желание копаться в баулах, хитромудрый Андрон так распределил металлолом, что все острия кос, отверток и прочего, дикобразом торчали наружу. Приступивший к досмотру неудачно облокотился о багаж и располосовал, привыкшую к мзде, длань. Вопли, маты и метание по вагону в поисках бинта и йода. Террориста ссадили и переполовинили контрабанду, но это были запланированные потери.

Мужественному человеку уездный сербский городишко показался мерзким, а яростные торги с его жителями, глубоко неинтересными. До вечера он просидел в корчме, но вернулся в готель в крайнем недопитии.

– А ну Андрюха, выдай пузырь на догонку!
– Ох дядя, пузырек пересек границу и уже стоит совсем другие деньги!

Это была трагическая ошибка. Андрон не был жестоко избит, но получил энное количество унизительных ляпасов, тычков, извалян по полу, а разорванные на нем «семейки» в горошек и угроза стать жертвой противоестественных домогательств, ввела в окончательное уныние. Перепало и руководителю тургруппы и сбежавшимся на подмогу коллегам челнокам.

Наутро, потерпевший все осознал (вернее задумался о киевских последствиях) и торжественно, подобно хлеб-соли, вынес примирительный подарок. Это была умопомрачительная пожарная машинка на батарейном питании. И хотя игрушка гарантировано тянула на двадцатку зелени (неплохие денежки по тем временам), насильник гордо и непримиримо отверг подношение. О чем жалеет по сей день.

«Шара» на скобяные изделия в отечестве минула, югославская федерация распалась на пуляющие друг в друга анклавы и Андрон взял курс на спокойную Румынию, тем более, что за годы первичного накопления успел стать всем романештам чуть ли ни кровным братом.
Его шнобель всегда держался по ветру. В девяностые он еще не был магнатом, но твердо стоял на Владимирском рынке, обрастая клиентурой из мелких клерков и рыскающими за кредитами, бизнесменов. Потихоньку скупал квартиры под сдачу и перепродажу, но сам, из экономии, проживал у тещи.

После долгих душевных мук и страданий, осчастливил её «роскошным» ремонтом. Шик-блеск а ля Херсон. Обои из стальных загогулин и галерея объемных картинок в вычурных багетах.

На тещу, женщину бескомпромиссную, все это впечатления не произвело и при любой семейной заковыке, выставлялся ультиматум:

– А ну аньжанер, съезжай с моей фатеры, забирай к такой-то матери свой ремонт!

Был ли наш герой счастлив? Наверняка он ловил сиюминутный гобсековский кайф, пересчитывая и мусоля заветные купюры. Сегодня он, наконец, вышел из режима жесточайшей экономии, приобрел приличное средство передвижения и завел почти юную любовницу.
Приходиться раздваиваться между двумя домами, оплачивать их акульи запросы, сереть и наживать нервные горячки. Что за радость подставлять перстень для поцелуя, когда тебе за шестьдесят, а печень и почки заполнены камнями. Так высказался кинонегодяй, игравший сицилийского капо ди тутти и он был прав. Хотя наш херсонец будет помоложе, он осознал – все нужно делать вовремя.

Подобно Андрону, Мутный Вовчик очутился в Киеве по институтскому распределению. Его также не прельщала карьера на городских производствах. Вариться в уличной каше было куда выгоднее и увлекательнее.

В общей суровости и калмыцком разлете скул Мутного, просматривалось нечто шукшинское. По одной версии он чистокровный волжанин, по другой – выходец из деревеньки на очень Дальнем Востоке стоящей практически на границе с Поднебесной.

Выбранная им стезя параллельна Андроновской, а значит малоинтересна. Вся та же маячня между Киевом и Бухарестом Владимирским базаром и редкими, экономными загулами. Впрочем куда более широкими, чем у конкурента. После водочной разминки, где закуской служит макнутый в сахарный песок собственный палец, обязательный ночной клубешник, со всеми вытекающими.

Незаурядность Мутный заслужил как добытчик и поставщик икорного белка. Каждый год, в путину, он отправлялся в экологически чистую зону Приамурья. Самолетом до Хабаровска, а дальше на перекладных. Эх, тайга матушка! Родовое бунгало-избушку, на берегу глубокой заводи, сохранял местный этнос, с бородкой в три волоска, классическим «однако» и всепоглощающей любовью к огненной «винке».
Никто не подозревал о режиссерских и операторских способностях Мутного, сумевшего снять и озвучить поэтическую браконьерскую сагу. Любой рыбачишко-любитель, просмотрев этот шедевр, враз осознает мелочность и никчемность личных потуг и азарта.

Кадры добычи икряной калуги… Небо в свинцовых хлопьях, пакостный норд-ост и амурская волна, скорлупкой швыряющая дюралевую «казанку» с обязательным «калашем» под скамьей. Выемка сети-перемета с гигантскими крючьями. А вот и добыча. Камера наезжает на остроносую морду мезозойского чудища килограмм этак на двести. А бывают и полутонные. Анестезия дубиной и рыба в лодке. Еще парочка экземпляров и к далекому берегу на разделку. Дальше подробности опустим, не будем будоражить Гринпис.

Отснятое сопровождается крайне нудным авторским монологом-комментарием. Он задает кадрам тягучий и где-то безысходный ритм. Оживить бы все музыкой «гитаки» или какой другой, нетемпенированной азиатчиной. Все-таки Дальний Восток.

Браконьерский поселок в фильме яркими красками не играет. Почернелые срубы из лиственницы и отсутствие живности во дворах. Нигде не взбрехнет собачка. Любой четвероногий друг заранее обречен на съедение. Рогатый скот и хрюкающих здесь не культивируют, рыба стоит поперек горла и народ не чурается китайско-корейских кулинарных традиций.

Хотя в продмаге несколько видов «казенки» и даже пиво «Оболонь»!, местные давно присажены на спиртовую отраву, запаянную в полиэтиленовые пакеты с лейблом made in China, предмета живого товарообмена между детьми реки и китайскими контрабандистами.
Алкоголь в стеклянной таре перепадает раз в месяц, с прибытием круизного теплохода по маршруту Хабаровск-Комсомольск на Амуре.
Стоп машина! Пристани нет, корабль якориться метрах в ста от берега и тут же атакуется флотилией моторок, долбленок-пирог и даже плотов. Капитан, в рупор – «матюгальник», пытается отогнать плавсредства, но тщетно. Взвиваются крючья и багры. Куда там киношно-литературным корсарам!

Абордажем руководит рослая, очкатая кореянка с прической и выправкой школьного завуча. Комментарий представляет её как босса местной Коза ностры. С борта туристы спускают ящики водяры в обмен на рыбные балыки и добытую без квот икорку. Это основная цель круиза.

В поселке имеется культурный досуг – утыканная цветными лампочками, дискотека. Здесь фокус съемки несколько смазан, ясно что оператор принял на грудь. Трясущиеся под российскую попсу таежные нимфы сняты с нижнего ракурса, от чего кажутся неестественно длинноногими. Впрочем и без режиссерских ухищрений они на диво хороши. Еще одна загадка этого края.

О редких мужских особях, забредших на танцульку, этого не скажешь. Они обезличены суровыми браконьерскими буднями и упоминаемым выше напитком из КНДР. Вместо дэнса предпочитают вяло быковать или медитировать в тарелках с винегретом.

В эпилоге, экран заполняет укоряющий анфас арендатора семейной избушки, Дерсу Узала или кто он там.

– Вовка обманул, однако! Всю икру забрал, винки мало дал!

Вернувшись в Киев, Мутный устраивал презентацию, выставляя на пробу пол-литра кетовой личного засола. Напитки, масло и батон, за счет дегустаторов. Законный повод для хотя и душевных, но печальных посиделок.

Сегодня, когда билет до Хабаровска стоит куда дороже перелета на Нью-Йорк, а речных флибустьеров поприжали, походы за икрой утратили рентабельность и романтику.

Наравне с Мутным и Андроном, десантировались и другие покорители Киева. В добротных пальтуганах на ватине с нутриевой опушкой, учебниками по мелиорации и борьбе с долгоносиком, под мышкой.

Это и картофельный сквирский лендлорд Тютюк (он же мистер белый носок), это ресторатор, пытавшийся осчастливить киевлян сетью блинных с именем американского президента саксофониста, это человек с прозвищем Перловый – специалист по умыканию круп в детсаде, где по началу трудился психологом-баянистом, по призванию – профессиональный фуршетник, а ныне почти светило гражданской юриспруденции.

Много их было и, к сожалению, осталось больше чем нужно. Польза городу от их присутствия сомнительна, но и вред невелик.

Читать дальше: Киевляне (часть 6-я)

Примечания:

14 Не путать с однозвучащим аксакалом киевской педерастии! В данном случае это не женское имя, а всего лишь одежда!
15 Распространение ширпотреба, с идеологически вредными надписями, на сегодняшний день основной род занятий Дмитрия, отсюда и прозвище.