Он с детства и практически до конца своих дней любил служить при Алтаре министрантом ( в православии это пономарь). Своими научными работами Он заработал репутацию одного из лучших филологов в мире. Своим «крестным отцом» в литературе он считал Гилберта К. Честертона — религиозного философа и писателя. Сам знал несколько десятков языков и является создателем нескольких искусственных языков. Получил звание Командора Ордена Британской империи от королевы Елизаветы II. Многие авторы из-за большой популярности и Его сильного влияния на жанр называют Его «отцом» современной литературы. Группа Led Zeppelin создала по Его творчеству ряд песен таких как «Battle of Evermore», «Ramble On» и «Misty Mountain Hop». Песни о его персонажах и событиях из его книг сочиняли также группы Nightwish, Battlelore и Summoning. В подражание ему писали книги Терри Брукс, Деннис Маккирнан, Гельмут Пеш, Кристофер Паолини. Его влияние на своё творчество признавали Роберт Джордан, Ник Перумов, Джоан Роулинг, Роберт Сальваторе и многие другие известные писатели. Его книги послужили основой для создания множества компьютерных и видеоигр. Первый фильм по его произведениям был снят в еще в 1977 а «последний» в 2010. Помимо этого его творчество стало темами в анимации, телеспектаклях, иллюстрациям пьес. Его сын Джон стал католическим священником он же отслужил о нем заупокойную мессу…

В его биографии нет ни чего не обычного:

1892 — Он родился 3 января в Блумфонтейне (теперь это ЮАР)
1894 — родился его младший брата Хилари.
1895 — весной их мать - Мэйбл увозит мальчиков в Англию, отец остается в Южной Африке.
1896 — в феврале умирает Его отец и семья остается без средств к существованию.
1900 — Мэйбл принята в лоно католической церкви, родственники-протестанты разрывают с семьей отношения
1904 — В ноябре она умирает в возрасте тридцати четырех лет назначив опекуном своих детей о. Френсиса
1908 — Он знакомится с Эдит Брэтт, которая стала в последствии его женой.
1909 — осенью о романе Рональда и Эдит Брэтт становится известно отцу Френсису Моргану. Ему не удается сдать экзамен на стипендию в Оксфорде.
1910 - В декабре Он получает открытую стипендию в Эксетер-Колледже в Оксфорде.
1913 — в январе ему исполняется двадцать один год. Он воссоединяется с Эдит Брэтт. В феврале он сдает промежуточный экзамен на степень бакалавра и получает второй класс отличия. Летом он переходит на факультет английского языка и литературы.
1914 — в январе Эдит принята в лоно католической церкви. Они заключают официальную помолвку.
1915 — летом он сдает окончательный экзамен на степень бакалавра с отличием первого класса. Получив чин в полку ланкаширских стрелков, проходит подготовку в Бедфорде и Стаффордшире.
1916 — 22 марта они с Эдит вступают в брак. Эдит переезжает в Грейт-Хейвуд. В июне его отсылают во Францию. Он попадает на Сомму в чине младшего лейтенанта 11-го батальона полка ланкаширских стрелков и до осени служит батальонным офицером-связистом. В ноябре он заболевает «окопной лихорадкой» и возвращается в Англию.
1917 — январь—февраль: во время выздоровления в Грейт-Хейвуде. Весной его отсылают в Йоркшир, но он по-прежнему большую часть времени проводит в госпитале. В ноябре рождается старший сын, Джон.
1918 — его, получившего чин лейтенанта, переводят в гарнизон Хамбера, потом в Стаффордшир. В ноябре, после прекращения военных действий, он возвращается с семьей в Оксфорд и поступает в штат составителей «Нового словаря английского языка».
1920 — он назначен преподавателем английского языка в Лидском
университете и осенью начинает там работать. Рождается второй сын,Майкл.
1924 — Он становится профессором английского языка Лидского университета. Рождение третьего сына, Кристофера.
1925 — Выходит издание «Сэра Гавейна». Летом он избран профессором англосаксонского в колледже Ролинсона и Бозуорта и осенью вступает в должность.
1929 — рождение дочери Присциллы.
1936 — выступает с лекцией «Беовульф: чудовища и критики».
1945 — он избран профессором английского языка и литературы в Мертон-Колледже.
1959 — он выходит на пенсию.
1971 — в ноябре, в возрасте восьмидесяти двух лет, умирает Эдит
1972 — он возвращается в Оксфорд, Его награждают орденом Британской
империи второй степени; Оксфордский университет присваивает ему почетную степень доктора литературы.
1973 — он заболевает и умирает в частной клинике в ночь на воскресенье, 2
сентября, в возрасте восьмидесяти одного года.

- « Собственно говоря, я — христианин, и притом католик, так что в моих глазах история — не что иное, как «продолжительное поражение» — хотя в ней и содержатся (а в легендах представлены еще более ясно и волнующе) образчики или отблески финальной победы» - скажет он о себе однажды..
Но лучше всего о нем расскажет он сам, в своих письмах…

Наука

- «Объем учебной программы постепенно расширяется; сейчас программа охватывает значительную часть области английской и германской филологии. Читаются курсы по древнеанглийской героической поэзии, истории английского языка*, разнообразным древнеанглийским и среднеанглийским текстам*, по древнеанглийской и среднеанглийской филологии*, по введению в германскую филологию*, по готскому, древнеисландскому (для второго* и третьего годов обучения) и средневековому валлийскому*. Все эти курсы я периодически читаю сам; те, которые я читал лично в течение последнего года, отмечены звездочкой.»

- « Я-то кельтский материал знаю (многие тексты я прочел в оригинале — на ирландском и валлийском) и испытываю к ним некоторую антипатию: главным образом за то, что в основе своей они напрочь лишены всякой логики. Они переливаются яркими красками, но они — что осколки витража, собранные заново как попало. Они и впрямь «безумны», как верно заметил ваш рецензент, — но я-то, хотелось бы верить, вполне нормален.»

- «Со времен рождественских каникул у меня не было ни малейшей возможности взяться за сочинительство, — хотя я всей душою к тому стремлюсь. Судите сами: три работы по средне-английскому и древнеанглийскому идут в печать или уже в типографии плюс еще одна — по древнеисландскому, одного пребывающего за границей автора, в серии, которую я на данный момент редактирую, а в июле под мое начало приедут бельгийские и канадские студенты; словом, на месяцы и месяцы никакой лазейки не предвидится!....»

Политика

- 1938—«Я вовсе не считаю, что отсутствие еврейской крови (возможное) — это непременно повод для гордости; у меня немало друзей-евреев, и я очень бы не хотел создать ощущение, будто поддерживаю эту в высшей степени пагубную и антинаучную расовую теорию.»

- 1938 - «К моему прискорбию, мне не совсем ясно, что вы подразумеваете под словом arisch. Я — не арийского происхождения; то есть не индоиранского: насколько я знаю, никто из моих предков не говорил на хиндустани, персидском, цыганском или родственных им диалектах. Но если ваш вопрос на самом деле подразумевает, нет ли во мне еврейской крови, могу лишь ответить, что, к превеликому моему сожалению, кажется, среди моих предков представителей этого одаренного народа не числится. Мой прапрадед перебрался в Англию из Германии в XVIII веке; таким образом, по происхождению я практически коренной англичанин, а также — английский подданный; этого должно быть довольно. Тем не менее, я привык гордиться своей немецкой фамилией — и гордости этой не утратил на протяжении всей последней прискорбной войны, в ходе которой служил в английской армии. Однако же не могу не отметить, что, если оскорбительное и неуместное наведение справок такого рода станет нормой в вопросах литературы, так недалеки те времена, когда немецкая фамилия перестанет восприниматься как повод для гордости».

- 9 июня 1941 «Коммерциализация — редкое свинство по сути своей. Однако ж, сдается мне, главный порок англичан — это лень. Именно лени — в той же степени, что и врожденной добродетели, если не больше, — мы обязаны тем, что избежали вопиющих жестокостей других стран. В лютом современном мире лень и впрямь начинает почти что походить на добродетель. И все же жутковато наблюдать ее повсюду, в то время как мы боремся с Furor Teutonicus /*Тевтонская ярость (лат.)*/. Жители этой страны, похоже, еще не осознали, что в немцах мы обрели врагов, чьи добродетели (а это именно добродетели) послушания и патриотизма в массе своей превосходят наши. Чьи храбрецы храбростью не уступают нашим. Чья промышленность превосходит нашу раз этак в десять. И которые — проклятием Господним — ныне ведомы человеком, что одержим безумным смерчем, демоном; тайфуном, страстью; в сравнении с ним бедный старина кайзер смахивает на старушку с вязаньем. Большую часть своей жизни — начиная с твоего примерно возраста — я изучал германский материал (в общем смысле этого слова, включая Англию и Скандинавию). В «германском» идеале заключено куда больше силы (и истины), нежели представляется людям невежественным. Еще студентом я ужасно им увлекался (в то время как Гитлер, надо думать, малевал себе картиночки и про «германский» идеал еще и слыхом не слыхивал); в пику классическим дисциплинам. Чтобы распознать истинное зло, нужно сперва понять благую сторону явления. Да только «выступать по радио» меня никто не зовет и комментировать выпуски новостей — тоже! Однако ж, сдается мне, я знаю лучше многих, что такое эта «нордическая» чушь на самом деле. Как бы то ни было, у меня в этой Войне свои причины для жгучей личной обиды, — так что в 49 я, верно, оказался бы лучшим солдатом, чем в 22: ненавижу этого треклятого невеждишку Адольфа Гитлера (любопытно, что демоническая одержимость, этот стимул, интеллекта отнюдь не добавляет, но лишь подстегивает волю — и только). Не он ли уничтожает, извращает, растрачивает и обрекает на вечное проклятие этот благородный северный дух, высший из даров Европе, — дух, который я всегда любил всем сердцем и тщился представить в истинном его свете. Нигде, к слову сказать, дух этот не проявился благороднее, нежели в Англии, нигде не был освящен и христианизирован так рано...»

- ноября 1943— «Мои политические убеждения все больше и больше склоняются к Анархии (в философском смысле — разумея отмену контроля, а не усатых заговорщиков с бомбами) или к «неконституционной» Монархии. Я арестовал бы всякого, кто употребляет слово «государство» (в каком-либо ином значении, кроме «неодушевленное королевство Англия и его жители», то, что не обладает ни могуществом, ни правами, ни разумом); и, дав им шанс отречься от заблуждений, казнил бы их, ежели бы продолжали упорствовать! Если бы мы могли вернуться к именам собственным, как бы это пошло на пользу! Правительство — абстрактное существительное, означающее искусство и сам процесс управления; писать это слово с большой буквы или использовать его по отношению к живым людям должно объявить правонарушением. Если бы люди взяли за привычку говорить «совет короля Георга, Уинстон и его банда», как бы это прояснило мысли и приостановило жуткую лавину, увлекающую нас в Кто-то-кратию. Как бы то ни было, Человеку должно изучать что угодно, кроме Человека; а уж самое неподобающее занятие для любого и даже святых (они-то, по крайней мере, соглашались на него с крайней неохотой) — это распоряжаться Другими людьми. На миллион человек не найдется ни одного, кто бы подходил для такой роли, а уж менее всего — те, что к ней стремятся. По крайней мере, проделывается это с очень небольшой группкой людей, отлично знающих, кто их хозяин. Люди Средневековья были абсолютно правы, когда лучшим доводом, какой только мог привести человек в пользу того, чтобы его избрали епископом, считалось nolo episcopari. Дайте мне короля, который интересуется главным образом марками, железными дорогами или скачками; который обладает властью уволить своего визиря (или как бы уж он там ни прозывался), если монарху вдруг не понравился покрой его брюк. И так далее, в том же духе. Но, конечно же, слабое место всего этого, — в конце концов, речь идет лишь о слабом месте всего хорошего и естественного в дурном, испорченном, противоестественном мире, — в том, что оно срабатывает и срабатывало лишь тогда, когда весь мир валял дурака старым, добрым, бездарным, привычным человеку способом. Вздорные, тщеславные греки умудрились выстоять против Ксеркса; однако гнусные инженеры и химики вложили такую силу в Ксерксовы руки и во все государства-муравейники, что у людей порядочных, похоже, никаких шансов не осталось. Все мы пытаемся уподобиться Александру, а, как учит история, именно так Александр и все его военачальники набрались восточного духа. Бедный олух вообразил (или попытался внушить людям), что он — сын Диониса, и умер от пьянства. Та Греция, которую стоило спасать от Персии, все равно погибла, превратилась в нечто вроде Эллады Виши /*«Виши» — общепринятое название фашистского прогитлеровского режима, существо вавшего во Франции во время Второй мировой войны: происходит от названия г. Виши, в ка тором находилось коллаборационистское французское правительство во главе с генералом А. Ф. Петеном. Режиму Виши противостояло движение «Свободная Франция» (с июля 1942 — «Сражающаяся Франция»), созданное генералом Ш. де Голлем, который призывал к продолжению сопротивления врагу.*/, или Эллады Сражающейся (которая вовсе даже и не сражалась), рассуждающую об эллинской чести и эллинской культуре и богатеющую за счет продажи древнего эквивалента сальных открыток. Но особый ужас современного мира состоит в том, что весь он, треклятый, — в одном мешке. И бежать некуда. Подозреваю, что даже несчастные маленькие самоеды питаются консервами, а деревенский репродуктор рассказывает им на ночь сталинские сказочки про Демократию и гадких фашистов, которые едят младенцев и воруют упряжных собачек. Есть во всем этом лишь одна светлая сторона, и это — крепнущая привычка недовольных взрывать фабрики и электростанции; надеюсь, что этот обычай, ныне поощряемый как проявление «патриотизма», со временем войдет в привычку! Да только что с того толку, если привычка эта не распространится по всему миру!»

- 1943— «Читать нечего — даже в газетах сплошная тегеранская шумиха [ На Тегеранской конференции (ноябрь 1943 г.) присутствовали главы правительств Британии, Америки и России] и ничего больше. Хотя, должен признать, что улыбнулся-таки этакой болезненной улыбочкой и «на пол перенес свой вес, к событиям дальнейшим вдруг утратив интерес» /*Цитата из шуточного стихотворения американского автора Брет Гарта, в котором идет речь о бурных «дебатах» в группе калифорнийских золотодобытчиков*/, когда услышал, как этот кровожадный старый убийца Иосиф Сталин приглашает все нации присоединиться к счастливой семье народов, ратующей за избавление от тирании и нетерпимости! Надо признаться, что на фотографии главным злодеем выглядит все-таки наш милый херувимчик У.С.Ч. [ Т. е. Уинстон Спенсер Черчилль.]. Гм, ну что ж! Интересно, оставят ли в мире, хотя бы из милости, укромный уголок для таких отсталых реакционеров, как я (и ты), если мы вообще переживем эту войну? На фоне всеобщего укрупнения шар земной делается все мельче и скучнее, и все более плоским. Вскорости весь мир превратится в один жалкий заштатный городишко, будь он неладен. Когда американская гигиена, подъем боевого духа, феминизм и поточное производство распространятся по всему Ближнему Востоку, Среднему Востоку, Дальнему Востоку, СССР, Пампасам, Гран-Чако, Дунайскому бассейну, Экваториальной Африке, Где-то-Таму и Внутренней Мумбо-Юмбо, по Гондване /*Гондвана (Gondwana=Gondwanaland) — гипотетический материк, якобы некогда суще ствовавший в южном полушарии и распавшийся в мезозойскую эру или в конце палеозойской, образовав Аравию, Африку, Южную Америку, Антарктику, Австралию и полуостров Индию. Это название употребляется также для собирательного обозначения всех этих зе мель в том виде, в каком они существуют сегодня*/ и Лхасе, и деревням самых глухих уголков Беркшира, то-то счастливо мы все заживем! По крайней мере, на путешествиях удастся сэкономить. Ехать-то будет некуда. Так что люди (я полагаю) станут перемещаться еще стремительнее. Кол. Нокс утверждает, что 1/8 населения мира говорит «по-английски» и что это — самое большое языковое сообщество. Если и так — то позор и еще раз позор, говорю я. Да поразит проклятие Вавилона все языки их, так, чтобы могли они выговорить разве что: «Бе-е-ее! » Смысл будет примерно тот же. Думаю, придется мне решительно и бесповоротно перейти на древнемерсийский.Если серьезно, этот американский космополитизм меня и впрямь изрядно пугает. Как воплощение разума и духа, и презрев ничтожные страхи боязливой плоти, которой совсем не хочется быть изрешеченной пулями или изрубленной на куски зверской и беспутной солдатней (немецкой или любой другой), я на самом деле не уверен, что в конечном счете его победа миру в целом пойдет больше на пользу».

-1944 — «Сегодня — добрые новости. Теперь события, возможно, начнут развиваться быстрее, пусть даже не столь быстро, как кое-кому кажется. Интересно, как долго фон Папен продержится в живых? Вот когда рванет во Франции, тогда и настанет время радоваться. Долго ли еще ждать? И как насчет красной Хризантемы на востоке? А когда все закончится, останется ли у простых людей хоть сколько-то свободы, левого толка или правого, или за нее придется сражаться, или они слишком устанут, чтобы оказать сопротивление? Кажется, кое-кто из Верзил склоняется к последнему. Ну, тех, которые по большей части наблюдали за этой войной с выигрышной позиции — из окон громадных автомобилей /*Т. е. «сильные мира сего»: небольшие автомобили у «простых смертных» в болыиинсг ве случаев экспроприировались на военные нужды*/. Слишком многие ныне бездетны. Но я полагаю, одним из неизбежных результатов всего этого станет дальнейший рост гигантских стандартизированных объединений с их поставленными «на поток» понятиями и эмоциями. Музыка уступит место джазу: насколько я понимаю, это означает устраивать «джам-сешн» /*Концерт джазовой музыки с импровизацией*/ вокруг пианино (инструмента, изначально предназначенного к тому, чтобы производить звуки, созданные, скажем, Шопеном) и лупить по клавишам так, чтобы оно сломалось. Говорят, в США это изысканное, интеллектуальное развлечение вызывает «фурор». О Господи! О Монреаль! О Миннесота! О Мичиган! Что за коллективные психозы способны породить Советы, покажут мир и процветание, как только развеется военный гипноз. Возможно, что не такие зловещие, как западные (я надеюсь!). Однако не удивительно, что несколько государств поменьше по-прежнему желают оставаться «нейтральными»; они, что называется, оказались меж двух огней — между дьяволом и дебрями (а уж какое «Д» к какой из сторон относится — решай сам!). Однако ж, так было всегда, пусть и на иных декорациях; ты и я принадлежим к вечно проигрывающей, но так и не покоренной до конца стороне. Во времена Римской империи я бы ее ненавидел (как ненавижу и сейчас) и при этом оставался бы римским патриотом, тем не менее, ратуя за свободную Галлию и усматривая нечто доброе в карфагенянах. Delenda est Carthago. Сегодня мы эту фразу слышим как-то слишком часто. В школе меня даже учили, что это — превосходный афоризм; и я тут же «отреагировал» (к слову сказать, в данном случае этот термин уместнее, нежели обычно). Так что это оставляет место надежде, что, по крайней мере в нашей возлюбленной Англии, пропаганда сработает против себя же самой и даже произведет эффект прямо противоположный. Говорят, что в России все именно так; и держу пари, в Германии тоже.....»

- 1944 – «Не понимаю я позиции Би-би-си (а также и газет — так что, видимо, главный источник — М[инистерство] И[нформации]): утверждается, что немецкая армия — это разношерстное сборище маркитантов и деморализованных неудачников, при том, что, судя по их же отчетам, эта армия оказывает яростнейшее сопротивление отборнейшим, превосходно экипированным войскам (а они и впрямь таковы), лучше которых в жизни не выходило на поле битвы. Англичане гордятся (или гордились раньше) своей способностью «вести себя спортивно» (что означает, между прочим, отдавать противнику должное); впрочем, один раз побывав на футбольном матче между командами высшей и первой лиги, убеждаешься, что умением вести себя спортивно обладают отнюдь не большинство обитателей этого острова. Однако грустно видеть, как наша пресса раболепствует и пресмыкается, прямо как Геббельс в его лучшие времена, вопя, что, дескать, любой немецкий командующий, который еще держится в этой отчаянной ситуации (при том, что это сопротивление со всей отчетливостью идет на пользу военным нуждам его стороны), — не иначе как пьяница и одураченный фанатик. Не вижу особой разницы между нашим общим настроем и пресловутыми «идиотами-военными». Мы отлично знаем, что Гитлер — вульгарный, невежественный хам, в придачу к прочим своим недостаткам (или их источнику); но при этом на свете полным-полно и хамов, которые по-немецки не говорят и которые в подобных же обстоятельствах продемонстрировали бы большинство гитлеровских характеристик. Вот в местной газете была основательная такая статья, которая на полном серьезе призывала к последовательному уничтожению всей германской нации: дескать, после военной победы иной образ действий просто немыслим; потому что, изволите ли видеть, немцы — они что, гремучие змеи, и в упор не видят разницы между добром и злом! (А как насчет автора?) Немцы столь же вправе объявлять поляков и евреев подлежащими уничтожению паразитами и недочеловеками, как мы — выбирать для этой цели немцев; иначе говоря, ни малейшего права у нас на это нет, что бы они ни натворили. Разумеется, здесь все еще ощущают некоторую разницу. На статью был ответ; ответ тоже напечатали. Вульгарный, Невежественный Хам пока еще не сделался большой шишкой; однако ж на этом родном зеленом острове у него на это куда больше шансов, нежели прежде».

- 1945 - «Русские в 60 милях от Берлина. Похоже, вскорости и впрямь произойдет нечто решающее. Ужасающее разорение и несчастья, следствия этой войны, умножаются с каждым часом: разорение всего того, что могло бы составить (и составляет) общее достояние Европы и мира, не будь человечество настолько одурманено, — богатство, утрата которого скажется на нас всех, и на победителях, и на побежденных. И, однако ж, люди торжествуют и злорадствуют, слушая про бесконечные потоки несчастных беженцев, растянувшиеся на 40 миль, о женщинах и детях, что хлынули на запад — и умирают в пути. Похоже, в этот темный дьявольский час в мире не осталось ни тени жалости и сострадания, ни искры воображения. Нет, не спорю, что это все, в нынешней ситуации, созданной главным образом (но не исключительно) немцами, и необходимо, и неизбежно. Но злорадствовать-то зачем! Предполагается, что мы достигли той стадии цивилизованности, на которой, возможно, казнить преступника по-прежнему необходимо, но нет нужды злорадствовать или вздергивать рядом его жену и ребенка, под гогот орочьей толпы. Уничтожение Германии, будь оно сто раз заслужено, — одна из кошмарнейших мировых катастроф. Ну что ж, мы с тобой бессильны тут что-либо поделать. Такова и должна быть мера вины, по справедливости приписываемая любому гражданину страны, который не является при этом членом ее правительства. Ну что ж, первая Война Машин, похоже, близится к своему конечному, незавершенному этапу — при том, что в результате, увы, все обеднели, многие осиротели или стали калеками, а миллионы погибли, а победило одно: Машины. А поскольку слуги Машин становятся привилегированным классом, Машины обретут непомерно большую власть. Каков же будет их следующий шаг?»

- 1957 - «Сдается мне, опошление я вынесу легче, нежели оглупление Би-би-си.»

Взгляды на Семью

- «Есть много вещей, которые мужчина считает своим законным достоянием, несмотря на то что из–за них вспыхивают скандалы. Лгать о них своей жене или возлюбленной нельзя ни в коем случае! Либо отказаться от них, либо, если оно того стоит, — настоять на своем. Такие вопросы могут возникать очень часто: кружка пива или трубка, привычка не отвечать на письма, новый друг, и т. д., и т. п. Если требования противоположной стороны действительно неразумны (а такое бывает, даже между самыми страстными влюбленными или тепло любящими друг друга супругами), лучше сразу прямо сказать «нет» и пойти на скандал, чем действовать втихомолку».

- 1941 –«Отношения мужчины с женщинами могут быть чисто плотскими (на самом-то деле, конечно же, не могут; но я имею в виду, что мужчина может отказаться принимать в расчет все остальное, причиняя тем самым великий вред своей душе (и телу) и их душам и телам тоже); или «дружескими»; или же он может быть «влюбленным» (задействуй и сплавляя все свои чувства, все силы разума и тела в сложном смешанном чувстве, ярко окрашенном и наэлектризованном «сексом»). Мы живем в падшем мире. И вывихнутый сексуальный инстинкт — один из главных симптомов Падения. На протяжении эпох мир скатывается все ниже. Одни модели общественного устройства сменяются другими, и каждый новый тип заключает в себе свои опасности; однако с тех пор, как пал Адам, «безжалостный дух вожделения» шествует по каждой улице и восседает, плотоядно ухмыляясь, на каждом углу. «Аморальные» последствия мы пока оставим. В них тебе вообще впутываться не хочется. К воздержанию склонности у тебя нет. Значит, «дружба»? В нашем падшем мире «дружба», что должна бы связывать всех представителей рода человеческого, между мужчиной и женщиной фактически невозможна. Дьявол неистребимо изобретателен, а секс — его любимый трюк. Он в совершенстве умеет уловлять вас и через великодушные романтические или чувствительные мотивы, и через потребности более низменные и животные. Эту самую «дружбу» опробовали неоднократно: практически всегда или одна сторона «сорвется», или другая. Позже, в зрелые годы, когда сексуальное влечение поостынет, дружба, пожалуй, и возможна. Вероятно, она случается между святыми. А в случае обычных людей это — большая редкость; да, два разума, что и впрямь родственны друг другу в первую очередь интеллектуально и духовно, могут по чистой случайности оказаться заключены в женском и мужском телах и все же могут пожелать и даже достичь «дружбы» абсолютно независимо от секса. Однако рассчитывать на это не стоит. Вторая сторона почти неминуемо подведет его (или ее) — и «влюбится». Но на самом деле молодой человек (как правило) «дружбы» вовсе не ищет, даже если уверяет в обратном. Ведь вокруг молодых людей полным-полно (как правило). А ищет он любви: невинной и в то же время, пожалуй, лишенной ответственности. «Увы, увы, почто любовь — греховна!» — как пишет Чосер . А тогда, если молодой человек — христианин и понятие греха ему ведомо, он хочет знать, что же теперь с этим делать…Сами женщины ко всему этому почти что и не причастны, хотя могут пользоваться языком романтической любви, раз уж он настолько прочно вошел во все наши идиомы. Сексуальный инстинкт делает женщин (разумеется, чем меньше испорченности, тем больше здесь бескорыстия) очень сочувственными и понимающими либо заставляет прицельно желать стать таковыми (или казаться таковыми), преисполняет готовности разделить по возможности все интересы молодого человека, к которому их влечет: от галстуков до религии. Это не обязательно сознательное стремление обмануть, но чистой воды инстинкт: инстинкт существа зависимого, инстинкт помощницы, в избытке подогретый желанием и молодой кровью. Под влиянием этого импульса женщины на самом деле зачастую обретают интуицию и понимание поистине удивительные, даже в том, что касается предметов вне сферы их естественных интересов. Ибо им дарована особая восприимчивость: мужчина их стимулирует, оплодотворяет (во многих других аспектах помимо чисто физического). Любому преподавателю это отлично известно. Как быстро умная женщина учится, перенимает его идеи, схватывает самую суть — и как (за редким исключением), отпустив руку наставника или утратив личный интерес к нему, дальше они продвинуться не в силах. Но таков их естественный путь к любви. Девушка, сама еще не сознавая, что происходит (и в то время как романтический юноша, ежели таковой наличествует, пока еще только вздыхает), уже, пожалуй, «влюбилась». Что для нее, не испорченной от природы, означает: она хочет стать матерью детей молодого человека, даже если сама она этого в полной мере и со всей отчетливостью не сознает. Вот тут-то все и начинается; а ежели события станут развиваться не так, как должно, то вреда и боли не оберешься. Особенно если молодому человеку путеводная звезда и божество требовались лишь на время (до тех пор, пока впереди не замаячит светило более яркое), и он всего лишь наслаждался лестным сочувствием, мило приправленным волнующим привкусом секса, — все, разумеется, абсолютно невинно, ни о каком «обольщении» не идет и речи!
Возможно, тебе доводилось встречать в жизни (и в литературе) женщин, которые ветрены или откровенно распущенны, — я имею в виду не просто кокетство, тренировочный бой в преддверии настоящего поединка, но женщин, которые слишком глупы, чтобы принимать всерьез даже любовь, или в самом деле настолько порочны, что наслаждаются «победами» , — им даже доставляет удовольствие причинять боль; но это аномалии, хотя ложные теории, дурное воспитание и безнравственная мода могут их поддерживать. При том, что в современных обстоятельствах положение женщины существенно изменилось, равно как и общепринятые представления о благопристойности, природный инстинкт у них остался тот же. У мужчины есть труд всей жизни, есть карьера (и друзья мужского пола), и все это способно пережить крушение «любви» (и переживает ведь, если у мужчины есть хоть сколько-то характера). А девушка, даже та, что «экономически независима», как принято сегодня говорить (что на самом деле, как правило, означает, что экономически она зависит от работодателей мужского пола, а не от отца и не от родных), начинает практически сразу же думать о приданом и мечтать о собственном доме. И если она действительно влюблена, неудача и впрямь может обернуться для нее крушением всех надежд. В любом случае женщины в общем и целом куда менее романтичны и куда более практичны. Не обманывайся тем, что на словах они более «сентиментальны» — свободнее пользуются обращением «милый» и все такое. Им-то путеводная звезда не нужна. Возможно, они и идеализируют заурядного молодого человека, видя в нем героя; но на самом-то деле весь этот романтический ореол им не нужен — ни для того, чтобы влюбиться, ни для того, чтобы сохранить в себе это чувство. Если они в чем и заблуждаются, то разве что наивно веря, будто они способны «перевоспитать» мужчину. Они с открытыми глазами примут мерзавца и подлеца и, даже когда тщетная надежда перевоспитать его угаснет, будут любить его по-прежнему. И, конечно же, в том, что касается сексуальных отношений, они куда большие реалисты. Как правило, от «непристойностей» в речах они воздерживаются, разве что будучи испорчены дурной современной модой; но не потому, что они целомудреннее мужчин (это не так); просто им не смешно. Я знавал таких, что притворялись, будто это их забавляет, — но притворялись, не более. Такие разговоры могут заинтриговать их, заинтересовать, увлечь (и даже слишком); но это для них нечто абсолютно естественное, объект серьезного, самоочевидного интереса; а смеяться-то здесь где прикажете? Однако же суть падшего мира состоит в том, что лучшее достигается не через свободное наслаждение или то, что называется «самореализацией» (как правило, этим лестным термином обозначается потворство собственным слабостям, абсолютно неблагоприятным для самореализации других людей); но через самоотречение и страдание. Верность в христианском браке это подразумевает: вот воистину великое самоусмирение. Ибо для христианина пути к отступлению нет. Брак может помочь освятить и направить к подобающему объекту его сексуальные устремления; благодатью своею может помочь ему в борьбе; но борьба остается. Удовлетворения брак не даст — так, как посредством регулярного питания можно отогнать от себя голод. Брак сулит столько же трудностей в том, что касается чистоты, подобающей этому состоянию, сколь и подспорья. Ни один мужчина, сколь бы искренне он ни любил в юности свою нареченную невесту, не сохранил ей верность как жене в мыслях и на деле бессознательного и целенаправленного усилия воли, без самоотречения. Слишком мало кому об этом сообщают — даже тем, кто воспитан «в лоне Церкви». А те, кто пребывает за ее пределами, об этом, почитай что, и не слыхивали. Когда романтический ореол развеивается или просто слегка меркнет, молодые люди начинают думать, что совершили ошибку и что истинную родную душу им еще предстоит отыскать. А истинной родной душой слишком часто оказывается первая же подвернувшаяся под руку сексуально привлекательная личность. Кто-то, на ком они вполне могли бы жениться, с великой пользой для себя, если бы только... И вот вам развод — чтобы обеспечить «если бы только». И, конечно же, они, как правило, абсолютно правы: они и в самом деле совершили ошибку. Только очень мудрый человек на закате своей жизни может разумно и здраво оценить, на ком именно из всех возможных кандидатур ему следовало жениться с наибольшей пользой для себя! Практически все браки, даже счастливые, — это ошибка: в том смысле, что практически наверняка (в бодре совершенном мире или проявив лишь малую толику осмотрительности в мире этом, весьма и весьма несовершенном) оба партнера могли бы подыскать себе более подходящих спутников жизни. Но «истинная родная душа» — это тот или та, с кем тебя соединили узы брака. И сам ты практически не выбираешь: жизнь и обстоятельства сделали за тебя почти все (хотя если есть Господь, значит, это — Его орудия или Его волеизъявления). Общеизвестно, что на самом-то деле счастливые браки встречаются куда чаще там, где у молодых людей «выбор» еще более ограничен родительским или семейным авторитетом, — главное, чтобы там действовала социальная этика простой, неромантичной ответственности и супружеской верности. Но даже в тех странах, где романтическая традиция затронула социальные устои настолько глубоко, чтобы люди поверили, будто выбор спутника жизни — это дело самих молодых людей и никого другого, — лишь редчайшая удача сводит вместе мужчину и женщину, которые в самом деле, как говорится, «суждены» друг другу и способны на любовь великую и удивительную. Эта мысль ослепляет нас и сегодня, просто-таки за горло берет: на эту тему написаны бесчисленные стихи и истории; пожалуй, в общем и целом их куда больше, нежели такого рода случаев в реальной жизни (и однако же величайшие из этих произведений рассказывают нам не о счастливом браке великих влюбленных, но об их трагической разлуке, как если бы даже в этой сфере истинное благородство и красота в падшем мире скорее достигается через «неудачи» и страдания). В такой вот великой и неотвратимой любви, зачастую — любви с первого взгляда, мы, как мне кажется, провидим образ брака таким, каким он был бы в мире непадшем. А здесь, в падшем мире, в проводники нам даны только благоразумие, мудрость (что в юности так редка, а в старости приходит слишком поздно), чистое сердце и верность усилием воли.....»

Церковь, Вера, Бог

-1944 – «Отец К. [ Отец Дуглас Картер, приходской священник католической церкви Святого Григория в Оксфорде.] прочел весьма впечатляющую проповедь на тему трех дней перед Вознесением (следующие понедельник — среда), в которой намекнул, что все мы — толпа необученных роботов, раз не молимся перед трапезой; и не просто намекнул, а прямо-таки категорически заявил, что Оксфорд заслуживает ни много ни мало, как погибнуть в крови и пламени, распалив гнев Господень, ибо погряз во грехе и мерзости. Все мы разом проснулись. Боюсь, слишком много в его словах ужасной правды. Но так ли много в них правды — сейчас? Даже при поверхностном знании истории тебя угнетает ощущение неизбывной тяжести и гнета человеческого беззакония: о, эта старая, старая как мир, унылая, бесконечная, повторяющаяся, неизменная, неискоренимая греховность! Все до одного города, все деревни, все обиталища людские — сплошные выгребные ямы! И в то же время знаешь, что добро там тоже есть, и всегда: куда более потаенное, куда менее очевидное, нечасто раскрывающееся в узнаваемых, зримых красотах слова, деяния или лика, — даже в присутствии святости куда более великой, нежели зримая, афишируемая греховность. Но боюсь я, что в случае индивидуальных человеческих жизней баланс не в нашу пользу: мы делаем так мало позитивного добра, даже если и избегаем по умолчанию деятельного зла. Ужасна, должно быть, участь священника!....»

-1941—«Из мрака моей жизни, пережив столько разочарований, передаю тебе тот единственный, исполненный величия дар, что только и должно любить на земле: Святое Причастие..... В нем обретешь ты романтику, славу, честь, верность, и истинный путь всех своих земных Любовей, и более того — Смерть: то, что в силу божественного парадокса обрывает жизнь и отбирает все и, тем не менее, заключает в себе вкус (или предвкушение), в котором, и только в нем, сохраняется все то, что ты ищешь в земных отношениях (любовь, верность, радость) — сохраняется и обретает всю полноту реальности и нетленной долговечности, — то, к чему стремятся все сердца».

- «Течения» в церкви.... это серьезно, особенно для тех, кто привык видеть в ней утешение и «pax» /*Мир (лат.)*/ в периоды мирских смут, а не еще одну арену раздоров и перемен. Но представь себе ощущения тех, кто родился (как я) в промежуток между Золотым и Бриллиантовым юбилеями Виктории. И ощущения, и представления о безопасности и надежности у нас постепенно отнимались. И вот теперь мы стоим, нагие и беззащитные, перед лицом воли Господней, в том, что касается нас самих и нашего места во Времени (Vide /*См. (лат.)*/ Гандальв 170 и III 155). «Вот мы и вернулись к нормальному состоянию» — в категориях политических и христианских, — как однажды сказал мне некий профессор-католик, когда я сетовал, что мир мой рушится, — а началось это вскорости после моего совершеннолетия. Я отлично знаю, что тебе, как и мне, Церковь, некогда представлявшаяся надежным прибежищем, теперь зачастую кажется ловушкой. А больше податься и некуда! (Я вот думаю про себя, а не испытывали ли последователи Господа Нашего в Его земной жизни это самое отчаянное ощущение, последнее прибежище верности, причем куда чаще, нежели это отражено в Евангелиях?) Наверное, ничего нам не остается, кроме как молиться, за Церковь, Христова Наместника, и за себя самих; а тем временем упражнять добродетель верности, которая на самом деле только тогда и становится добродетелью, когда ты побуждаем от нее отречься. Разумеется, в нынешней ситуации множество составляющих перемешаны в беспорядке, хотя на самом деле радикально отличны друг от друга (как, скажем, в поведении современной молодежи, которое отчасти вдохновляется похвальными мотивами, такими, как протест против регламентации, против однообразия, — что-то вроде затаенной романтической тоски по «кавалерствованию» /*«Кавалерами» в период Английской буржуазной революции (1640—1653) назывались роялисты, сражавшиеся на стороне Карла I. */, и совсем не обязательно ассоциируется с наркотиками или культами праздности и разврата). «Протестантские» поиски «простоты» и прямоты в прошлом — что заключает в себе отчасти благие или, по меньшей мере, понятные мотивы, — несомненно, ошибочны и даже тщетны. Поскольку о «раннем христианстве» сегодня, невзирая на все «изыскания», мы по большей части так ничего и не узнаем; поскольку «первозданная простота» — ни в коей мере не гарантия ценности и в значительной степени была и есть отражением невежества. Серьезные нарушения были столь же свойственны христианскому «литургическому» поведению изначально, как и сейчас. (Критика «эвхаристического» поведения со стороны святого Павла — достаточное тому доказательство!) И еще более — потому, что Господь Наш не назначил «моей церкви» застыть в неподвижности, в состоянии вечного детства; Господь задумал ее как живой организм (уподобленный растению), который развивается и меняется внешне через взаимодействие завещанной ему жизни в благодати и истории — конкретных обстоятельств того мира, в который он помещен. Между «горчичным зернышком» и взрослым деревом нет ни малейшего сходства. Ибо те, кто живет во времена раскидистой кроны, знает лишь Дерево, ибо история живого организма — часть его жизни, а история организма божественного — священна. Мудрые, возможно, знают, что началась она с зерна, однако напрасно было бы пытаться его выкопать, ведь зерна более не существует, а силы его и ценность ныне вобрало в себя Дерево. Очень хорошо; но в земледелии заботиться о Дереве должно властям, хранителям Дерева, — в меру своего разумения, подравнивать его, обрубать загнившие ветви, истреблять вредителей и так далее. (С трепетом душевным, сознавая, как мало им ведомо о его росте!) Но ежели они одержимы желанием вернуться к зерну или хотя бы к первой юности растения, когда оно было (как им представляется) прекрасно собою и не затронуто злом, они наверняка причинят немалый вред. Второй же мотив (который ныне столь смешивается с приверженностью к раннему христианству, причем даже в сознании любого из реформаторов): aggiornamento /*Обновление, «осовременивание» (ит.); как термин, употребляется главным образом по отношению к начавшемуся со Второго Ватиканского Собора (1962—1965) процессу обновления церковной жизни, в основе которого лежит применение учения Церкви и современным условиям.*/, осовременивание; в нем таятся свои серьезные опасности, как было ясно явлено в ходе истории. С ним также смешивают «экуменизм».Я сочувствую тем новым явлениям, которые являются «экуменическими» в строгом смысле слова, то есть касаются других групп и церквей, называющих себя «христианскими» (и зачастую таковыми действительно являющихся). Мы без устали молимся за объединение всех христиан, однако, если задуматься, трудно себе представить, как такое может начать исполняться иначе, как есть, со всеми неизбежными мелкими нелепостями. Умножение «милосердия» — уже завоевание не из малых. Как христиане, те, кто верен Наместнику Христову, должны позабыть про обиды, которые испытывают как просто люди — напр., обиду на «самомнение» наших новых друзей (особ. а[нгликанской] ц[еркви]). Как часто сегодня тебя похлопывают по спине, как представителя церкви, которая осознала-таки свои заблуждения и отказалась от надменности, заносчивости и сепаратизма; однако не встречал я еще протестанта, который выказывал бы или демонстрировал осознание причин, из-за которых в этой стране у нас такое отношение, в древности ли, сегодня ли: от пыток и лишения собственности вплоть до «Робинсона» и всего такого прочего. Упоминал ли хоть кто-нибудь, что к[атолики] до сих пор страдают от ограничений в правах, от которых избавлены даже иудеи? Как человеку, чье детство было омрачено гонениями, мне тяжело с этими смириться. Однако милосердию должно покрыть множество грехов! Есть тут (разумеется) и свои опасности, но воинствующая Церковь не может себе позволить запереть всех своих солдат в крепости. Вот и на линии Мажино /*Система укреплений на границе Франции с Германией: строилась в 1929—1940 гг, названа так в честь Андре Мажино, министра обороны Франции; своего назначения не оправдала.*/ такая тактика сказалась не лучшим образом.Я многим обязан (и, может статься, Церковь тоже — немножко) тому, что со мной обращались, как ни удивительно для тех времен, несколько более разумно. О. Френсис добился, чтобы за мной сохранили стипендию в ш[коле] к[ороля] Э[дуарда] и позволили мне в ней остаться, так что к моим услугам были преимущества и (тогда) первоклассной школы, и «хорошего католического дома» — «in excelsis» /*«В высшей степени» (лат.)*/; по сути дела, я числился одним из младших жильцов дома при Молельне, где обреталось также немало просвещенных отцов (по большей части «обращенных»). Обряды соблюдались строго. Мы с Хилари должны были прислуживать на мессе, и обычно это делали, а потом садились на велосипеды и мчались в школу на Нью-Стрит. Так что я рос и развивался как бы «на два фронта», символами которых, с одной стороны, стала латынь Молельни, произносимая на итальянский манер, а с другой — строго «филологическое» латинское произношение тех времен, введенное в нашей школе под эгидой Кембриджа. Мне даже разрешалось посещать занятия по Н[овому] 3[авету] (на греческом): их вел сам директор. Мне это и впрямь «не повредило»: в итоге я оказался лучше подготовлен к тому, чтобы проложить себе дорогу в некатолической профессиональной сфере».

-1944 –«Для хороших проповедей необходимо искусство, и добродетель, и знания. Истинным проповедям требуется некая особая благодать, что пределов искусства не преступает, но приходит словно по наитию или «вдохновению»; воистину порою кажется, что Дух Святой вещает человеческими устами, наделяя проповедника и искусством, и добродетелью, и пониманием, коих ему недостает; однако такие случаи нечасты. А порою мне кажется, что от человека образованного вовсе не требуется подавлять в себе критическое начало; просто следует его сдерживать, непрестанно пытаясь относить правду (если она есть), даже в виде штампов, исключительно к себе самому! Непростое упражнение...»

- 1944— «Помни о своем ангеле-хранителе. Нет, не о пухленькой дамочке с лебедиными крыльями! Но — по крайней мере таковы мои представления и ощущения, — как души, наделенные свободой воли, мы, если можно так выразиться, поставлены так, чтобы смотреть в лицо (или быть в состоянии посмотреть в лицо) Господу. Однако Господь (так сказать) находится и у нас за спиной, поддерживая и питая (как существ тварных). Вот это яркое средоточие силы, эта точка соприкосновения со спасательным тросом, этой духовной пуповиной — это и есть наш Ангел, глядящий одновременно в обе стороны — на Господа позади нас, в направлении, нам недоступном, и на нас. Но, конечно же, не уставай глядеть и на Господа — по своему собственному праву и насколько хватит сил (и то, и другое даются нам «сзади», как я уже сказал). Если в час невзгод не можешь обрести внутреннего мира, а это дано столь немногим (мне меньше прочих), не забывай, что стремление к тому — не тщеславие, но конкретное действие. Извини, что так говорю, да притом еще и так невразумительно..... Но ведь ничего больше я сделать для тебя не могу, родной ты мой.....Введи в привычку «молитвенные обращения», если до сих пор того не сделал. Я к ним часто прибегаю (на латыни): Gloria Patri, Gloria in Excelsis, Laudate Dominum, Laudate Pueri Dominum (эту я особенно люблю), один из воскресных псалмов и Magnificat; и еще литанию Лоретто (с молитвой Sub tuum praesidium) /*Названия католических молитв. «Gloria Patri» — Славословие Пресвятой Троице («Слава Отцу и Сыну и Святому Духу...»); «Gloria in excelsis Deo...» — гимн «Слава в вышних Богу...»; «Laudate Dominum» — «Хвалите имя Господне...»; «Laudate Pueri Dominum» — «Хвалите, рабы Господни...» (псалом №113); «Magnificat» — Магнификат, величальная песнь Марии («Величит душа моя Господа», см. Лк. 1: 46—55); «Sub tuum praesidium» — «Под Твою защиту (прибегаем)...»*/. Если знаешь их наизусть, никогда не испытаешь недостатка в словах радости. Так же хорошо и похвально помнить чин мессы, чтобы произносить его в сердце своем всякий раз, когда суровые обстоятельства не позволяют тебе пойти на службу.»

- 1943 –«Терпимость к разводам, если христианин такое терпит, — это терпимость к дурному обращению с человеком, оправдываемая особыми местными и временными условиями (как, скажем, терпимость к ростовщичеству), если, конечно, развод или подлинное ростовщичество вообще следует терпеть просто-напросто из соображений целесообразности. »

- 1944 – «Что до богохульства, здесь уместно лишь вспомнить (там, где они применимы) слова: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» /*Лк. 23: 34*/, — или говорят. И отчего-то кажется мне, что Господа Нашего на самом деле куда больше огорчают те обиды, что мы наносим друг другу, нежели те проступки, что мы совершаем противу него, в особ, его воплощенной личности. А с лингвистической точки зрения нет особой разницы между «черт тебя побери», — произнесенного бездумно и даже в неведении о том, сколь велик и грозен Единый Судия, — и тем, о чем ты пишешь. Слова как сексуальные, так и сакральные утратили всякий смысл, сохранив разве что тень былой эмоциональности. Нет, я вовсе не отрицаю, что это дурно; более того, это и впрямь утомляет, удручает и бесит, но это, конечно же, не богохульство в прямом смысле слова».

- 1944 «...То, что ты заговорил о заботе твоего ангела-хранителя, внушает мне опасения, что в нем и впрямь нужда превеликая. Думаю, так оно и есть..... А еще ты напомнил мне о внезапном озарении (или, может статься, осознании, которое сей же миг облеклось у меня в голове в форму картинки), что я пережил совсем недавно, пробыв полчаса в церкви Св. Григория перед Святым причастием, в то время как там шло Quarant'Ore. Я видел Свет Божий (или думал о нем); и в нем подрагивала одна крошечная пылинка (или миллионы пылинок, к одной-единственной из которых и был прикован мой смиренный разум), и мерцала белизной, потому что отдельный луч Света удерживал ее — и озарял. (Не то чтобы Свет разбивался на множество отдельных лучей; но само по себе существование пылинки и ее местонахождение по отношению к Свету образовывало прямую линию, и эта линия тоже была Свет.) И луч этот был Ангелом-Хранителем пылинки; не нечто, вставшее между Господом и его творением, но само внимание Господа — олицетворенное. Говоря «олицетворение», я не имею в виду просто-напросто фигуру речи, как это в языке людей принято, но вполне реальное (конечное) существо. А размышляя об этом с тех самых пор — ибо все это произошло мгновенно, нескладными словами этого не передашь, — и, уж конечно, не передашь великого чувства радости, что этому переживанию сопутствовало, равно как и понимания, что сияющая уравновешенная пылинка — это я (или любой другой человек, о котором я способен подумать с любовью), — я вот вдруг подумал, что (я говорю с опаской и понятия не имею, допустимо ли подобное представление; в любом случае, оно стоит особняком от видения Света и парящей пылинки) это — конечная параллель Бесконечного. Как любовь Отца и Сына (каковые беспредельны и равны) Олицетворена, вот так и любовь и внимание Света к Пылинке — тоже олицетворены (то есть одновременно пребывают и с нами, и в Небесах): любовь эта конечна, но божественна; т. е. ангельской природы. Как бы то ни было, милый ты мой, я получил утешение, что отчасти облеклось в эту причудливую форму, которую (боюсь) я так и не смог внятно передать: скажу лишь, что теперь я отчетливо представляю, как ты паришь и сияешь в Свете — хотя лицо твое (как лица всех нас) от него отвращено. Однако нам дано различить этот отблеск в лицах других (а также и в людях, воспринятых через любовь)...»

- 1945 - «В субботу в 8 утра отец Джервас Мейтью отслужит мессу в Блэкфрайарз /*Блэкфрайарз-Холл — небольшой частный колледж Оксфордского университета в веде нии английского доминиканского ордена (отсюда название: «черными монахами» (black friars) называли доминиканцев, в отличие от францисканцев, «серых монахов» (grey friars); в нем изучают теологию и философию. Блэкфрайарз является не только учебным центром, но также и действующим монастырем; при нем существует церковь Святого Духа, на ежедневную службу в которую допускаются все желающие*/, а я буду ему прислуживать; но, конечно же, я помолюсь за вас всех немедленно — и буду молиться непрерывно, пусть от молитв моих толку и немного».

- 1963 « Однако же ты говоришь о «слабеющей вере». Это совсем другое дело. В качестве последнего прибежища вера — это акт воли, вдохновленный любовью. Нашу любовь возможно охладить, а волю — подорвать зрелищем недостатков, глупости и даже грехов Церкви и ее служителей, но я не думаю, что человек, некогда обладавший верой, повернет вспять в силу этих причин (и менее всего — тот, кто хоть сколько-то знаком с историей). «Возмутительный факт» самое большее — повод для искушения, как непристойность — для похоти; первое не создает второе, но пробуждает. Это удобно, потому что обычно отвращает наш взор от нас самих и наших собственных недостатков в поисках козла отпущения. Но вера как акт воли — это не один-единственный момент принятия окончательного решения: это постоянный, повторяемый до бесконечности акт > состояние, которому должно длиться — так что мы молимся о «неослабном упорстве». Искушение «неверия» (что на самом деле означает отвергнуть Господа Нашего и Его веления) всегда здесь, внутри нас. Некая наша часть жаждет найти ему оправдание за пределами нас. И чем сильнее внутреннее искушение, тем с большей готовностью, тем более непримиримо мы бываем «возмущены» поступками других. Думаю, я столь же чувствителен, как и ты (или любой другой христианин) к «возмутительным фактам», связанным как со священством, так и с мирянами. Мне в жизни пришлось немало пострадать от глупых, усталых, охладевших и даже дурных священников; но теперь я знаю себя достаточно хорошо, чтобы понимать: мне не должно оставлять Церковь (что для меня означало бы оставить служение Господу Нашему) в силу подобных причин; оставить Церковь мне следовало бы лишь в том случае, если бы я перестал верить, и мне не следовало бы уверовать вновь, даже если бы я в жизни не встретил среди церковнослужителей никого, кто не был бы мудр и праведен. То есть я бы отрекся от Святого Причастия: в лицо назвал бы Господа Нашего обманщиком .Если Он — обманщик, а Евангелия — лишь подделка, то есть фальсифицированные рассказы о безумце, страдающем манией величия (а это — единственная альтернатива), тогда, конечно же, то зрелище, что являет собою Церковь (в смысле, священство) в истории и сегодня — просто-напросто свидетельство грандиозного мошенничества. Однако если нет, то зрелище это, увы! — лишь то, чего следовало ожидать: началось это еще до первой Пасхи и веру вообще не затрагивает — разве что в том, что мы можем и должны глубоко огорчаться. Но огорчаться нам следует во имя Господа нашего и за Него, ассоциируя себя самих с беззаконниками, а не со святыми, и не восклицая, что мы никак не можем «принять» Иуду Искариота, или даже нелепого, трусоватого Симона Петра, или глупых женщин вроде матери Иакова, что пыталась «продвигать» своих сыновей /*Аллюзия на Мф. 20:20—21: «Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сын» вьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем...»*/.Требуется фантастическая воля к неверию, чтобы предположить, будто Иисус на самом деле никогда не «существовал», и более того — предположить, будто он не говорил ничего из того, что о нем написано; настолько невероятно, чтобы в те времена в мире нашелся хоть кто-либо, способный такое «выдумать»: как, например, «прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Иоанн, VIII /*Ин.8:58.*/). «Видевший Меня видел Отца» (Иоанн, ІХ /*Строго говоря, Ин. 14: 09. В Ин. 9 содержится близкая по значению цитата: «И видел ты Его, и Он говорил с тобою».*/); или провозглашение Святого Причастия у Иоанна, v /*Ин.6:54.*/: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную». Потому мы должны либо уверовать в Него и в то, что он говорил, и принять последствия; либо отвергнуть его и опять-таки принять последствия. Мне, например, трудно поверить, что кто-либо, однажды приступивший к Причастию, хотя бы только раз, и по меньшей мере с правильным намерением, сможет когда-либо вновь отвергнуть Его, не запятнав себя тяжким грехом. (Однако ж каждая отдельная душа и ее обстоятельства ведомы Ему одному.)Единственное лекарство для слабеющей и убывающей веры — это приобщение Святых Тайн. Несмотря на то, что Святое Причастие всегда остается самим Собою, совершенным, цельным и нерушимым, оно не действует окончательно и раз и навсегда на кого бы то ни было из нас. Подобно акту Веры, воздействие его должно быть непрерывным и возрастать по мере повторения. Частое применение наиболее эффективно. Семь раз в неделю принесут больше пользы, нежели семь раз через промежутки. Кроме того, могу порекомендовать следующее упражнение (увы, возможностей для этого предостаточно!): причащаться в обстоятельствах, оскорбляющих твой вкус. Выбери гнусавого или косноязычного священника, или заносчивого, вульгарного монаха; и церковь, битком набитую самыми обычными обывателями, невоспитанными детьми, — от тех, что орут и вопят, до тех продуктов католических школ, что, едва откроют дарохранительницу, откидываются назад и зевают, — неопрятными юнцами в рубахах нараспашку, женщинами в брюках, зачастую растрепанными, с непокрытой головой. Ступай к Причастию с ними (и молись за них). Эффект будет тот же (или даже лучше), нежели от мессы, которую прекрасно читает явный праведник, а вместе с тобою слушают ее несколько набожных, достойных людей. (Ведь оно вряд ли хуже мессы с насыщением Пяти Тысяч — после чего Господь [Наш] возвестил грядущее насыщение.)»

Его Взгляды на Творчество

- « Я глубоко сочувствую любому иностранному издателю, у которого достанет авантюризма взяться за перевод моего труда. В конце концов, основной мой интерес в том, чтобы «переводиться» — финансовый, пока к основному тексту относятся с уважением. Так что даже если родительская чувствительность уязвлена, я постарался бы удержаться от слов и поступков, способных повредить хорошему бизнесу, — публикации в других странах.»

-1953 – «Разумеется, «Властелин Колец» в основе своей произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на «религию», на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика. Тем не менее, ужасно неуклюже все это сказано, а звучит куда более самоуверенно, нежели я на самом деле чувствую. Ибо, по чести говоря, на сознательном уровне я планировал крайне немного; и главным образом должен благодарить судьбу за то, что воспитан (с восьми лет) в Вере, которая вскормила меня и научила тому немногому, что я знаю; этим я обязан моей матери, которая крепко держалась своей новообретенной веры и умерла совсем молодой, главным образом из-за тягот нищеты, с обращением сопряженной».

Он - это Джон Ро́нальд Руэл То́лкин автор книг «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец» и д.р. Мы знаем Его как писателя, основателя жанра фэнтэзи… Хотя могли бы знать как выдающегося филолога, богослова, мыслителя…