Международное христианско-демократическое движение. Теория и практика

К предыдущей главе: «Кто мы?» (часть 4)

Русский народ в глубоких явлениях своего духа — наименее мещанский из народов, наименее детерминированный, наименее прикованный к ограниченным формам быта, наименее дорожащий установленными формами жизни. При этом самый быт русский, например купеческий быт, описанный Островским, бывал безобразен в такой степени, в какой этого не знали народы западной цивилизации. Но этот буржуазный быт не почитался святыней» [1]. Более того, имело устойчивый характер нестяжательство, суть которого заключалась в преобладании духовно-нравственных мотивов жизненного поведения над материальными интересами.

Нестяжательство было в некотором роде идеологией трудового человека. Отвергая стяжательство и накопительство, осторожно и с достоинством принимая богатство и деньги, русский человек выдвигал свой идеал — идеал скромного достатка, при котором и самому можно жить сносно и помогать своим близким: «Тот и богат, кто нужды не знат», «Богаты не будем, а сыты будем». Как весьма точно подчеркивает Платонов, многие русские люди считали, что любое богатство связано с грехом: «Богатство перед Богом — большой грех», «Богатому черти деньги куют», «Не отвернешь головы ключом (т.е. не ограбишь ближнего. — М.С.), не будешь богачом», «Пусти душу в ад — будешь богат», «У кого деньги (богатство) вижу — души не вижу», «Когда деньги говорят, тогда правда молчит», «От трудов праведных не наживешь палат каменных» и др. Отсюда вывод: «Лучше жить бедняком, чем разбогатеть со грехом». Осуждая стяжательство, накопительство, жадность, скупость и неправедное богатство, русское национальное самосознание снисходительно относилось к беднякам, симпатизировало им. Однако либеральные реформы 90-х гг. ХХ в. все перевернули «вверх дном»: деньги, престиж, комфорт, которые являются антиподом духовности, теперь стали главными ценностями. Причина — в переворачивании всей привычной иерархии ценностей: то, что считалось зазорным (индивидуализм, страсть к обогащению [2] и др.), стало достойным, труд перестал рассматриваться в качестве справедливого источника жизненных благ, понятия «карьера», «работа» стали отождествляться с «умением делать деньги», причем не важно каким способом, распространенным стало выражение «деньги не пахнут». Россияне за эти годы прошли, по мнению В.В. Радаева, суровую школу бизнеса: «фарцовщики» стали называться «торговцами», «шабашники» — «строителями», «бандиты» — «охранниками. В результате этого в массовом сознании, с одной стороны, выражена ненависть к спекулянтам, буржуям, приводящая часто к поджогам, грабежам, убийствам и т.п., а с другой — зависть по отношению к богатым, преуспевающим, удачливым;

— винопитие. Русские много пьют. По количеству потребляемого спиртного Россия занимает сегодня одно из ведущих мест в мире. При этом значительную долю составляют крепкие напитки. С особой силой данная черта русского характера стала проявляться с 90-х гг. ХХ в., когда спиртные напитки сделались объектом рекламы в средствах массовой информации.

Однако акцентирование внимания на отрицательных чертах «русского характера», их абсолютизация также не дает нам ответы на поставленные выше вопросы, поскольку, если бы они были доминирующими, мы как народ вряд ли смогли бы существовать на Земле столько столетий, не говоря уже о значительных достижениях в различных областях: науке, искусстве и т.д. Чтобы получить более полную картину, обратимся теперь к тем чертам «русского характера», которые показывают его неумеренность («неумение идти средним путем, отсутствие меры»), т.е. сочетание в нем положительных и отрицательных черт одновременно.

«Невозможность выделить какие-либо существенные системные отличия, объясняющие столь значительное отличие российской морали от европейской, — пишет К.Н. Костюк, — приводит вновь к мысли, что причина лежит не в каких-либо особенностях социального устройства (такой, правда, может служить гипертрофированная роль авторитета государства, принимающая отчасти на себя роль авторитета семьи или рода), а в его аморфности. Российскую индивидуальную мораль можно понимать как некий ослабленный вариант западной или восточной нравственности: в рамках своей системы ценностей все окружающие Россию культуры в нравственном отношении более крепки и устойчивы. Подтверждения этой мысли можно видеть в перекошенности, раздвоенности индивидуальной этики, которая чутко прочувствована и выписана в русском человеке Ф.Достоевским. “Человек из подполья”, разумеется, — гипербола, которая вряд ли может быть взята за основу для анализа национальной психологии, но она четко улавливает культурную разорванность психики индивида в условиях острых социальных противоречий. Недаром русская литература богата контрастными образами, русская философия — антиномиями» [3].

Выделим наиболее значимые антиномии «русского характера»:

— русские одновременно и европейцы, и азиаты: «Поскребите русского и вы найдете татарина»; «снимите налет монгольского ига и вы найдете в русском европейца»;

— с одной стороны, русофильство, «где родился, там и сгодился», а с другой —полная неопределенность и отсутствие резко выраженного собственного национального обличья, в особенности проявляющиеся за пределами исторической Родины. «В условиях иных культур русские не демонстрируют особой этнической и религиозной солидарности, что так свойственно восточным народам и, подобно европейцам, в течение нескольких поколений растворяются в иных культурах» [4];

— неустранимая дилемма: русский народ может осуществлять или братство во Христе, или товарищество в антихристе. Если первое представляется недостижимым, он смиряется со вторым; если же реализуется второе, он оказывается неудовлетворенным и мечтает о первом;

— религиозность как вера в Бога (русский дух насквозь проникнут религиозностью) и как вера в человека-бога (русский народ по натуре своей глубоко атеистический народ). В одних случаях, нигилизм, выражающийся в отрицании предписаний религии, нравственных норм, принципов, традиционных форм общественной жизни, а в других — чуть ли не поголовное увлечение модой на религию, принятие внешних религиозных атрибутов.

«Основным свойствам русского народа нигилизм не противоречит, — писал Н.О.Лосский. — Утратив религию и став материалистами, большинство нигилистов все же было увлечено стремлением искоренять зло в общественной жизни. Христианский идеал абсолютного добра в Царстве Божьем они заменили идеею земного материального благополучия и воображали, что оно достижимо не иначе, как в форме социализма, для чего необходима революция... Нигилизм есть оборотная сторона добрых качеств русского народа, проявляющаяся в жизни тогда, когда, утратив религию и став материалистом, русский интеллигент задается целью насильственно устроить “рай на земле” по своему плану и может быть таким извергом, как Нечаев с его “Катехизисом революционера”. В среде образованных людей “отрыв от строя жизни отцов”, утрата религии и материализм нередко ведет к нигилизму, а в малообразованной народной толще, среди крестьян и рабочих этот отрыв выражается в озорстве и ганстве» [5]. О нигилистическом отношении русских людей к религии говорил и Ф.М. Достоевский. «Атеистом, — писал он, — легко сделаться русскому человеку, легче, чем всем остальным во всем мире! И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как в новую веру, никак и не замечая, что уверовали в нуль» [6];

— двоякое отношение к государству, которое весьма точно выразил А.С.Пушкин словами «бунт» и «безмолвие», противопоставление свободы и порядка. Снимая «с русской истории романтический флер, мы должны сказать, — справедливо писал Н. Алексеев, — что определяющими силами ее были, с одной стороны, силы, организующие государство, силы порядка, с другой — силы дезорганизующие, анархические, внешне выражающиеся в различных проявлениях русской смуты. Особенностью русской истории является то, что смута эта не была попыткой организации вольницы в пределах государственного порядка, но представляла собою вечный выход ее из государства в дикое поле и в темные леса. Уход от государства есть первостепенный факт русской истории, который физическое свое воплощение нашел в казачестве и свое нравственное оправдание — в различных политических воззрениях, оправдывающих бегство от организованных политических форм общественной жизни» [7]. С одной стороны, «грозное царствие лучше междуцарствия», а с другой — «государство, как принцип, — зло».

Образование столь могучего русского государства некоторые православные объясняют тем, что Матерь Божия покровительствует России, оберегает ее от врагов подобно тому, как материнское сердце оберегает свою семью. Однако такой ответ сомнителен, поскольку Матерь Божия, как утверждают католики, покровительствует и другим странам, например, Испании и Португалии. На самом деле, создание могущественного русского государства оказалось возможным потому, что соединились в одно русло несколько потоков: войны, стремление государственных мужей к колонизации, расширению границ государства, освоение новых, преимущественно малозаселенных территорий и их удержание, выступления (сопротивление) низов против закрепощения, уплаты дани, прочие социальные, политические и экономические катаклизмы. Все эти процессы в совокупности способствовали постоянному росту могущества государства как в царские, так и в советские времена. Дабы закрепостить собственный народ и покончить с русской вольницей, постоянно перемещавшейся на окраины страны, и тем самым политически освоить огромные пространства Восточной Европы, Северной, Центральной, Северо-Восточной Азии и Дальнего Востока, действительно необходимо было сильное централизованное государство.

Особенности русской истории определяются во многом причинами естественными, географическими. Главное явление нашей истории — колонизация. «В процессе колонизации восточной Европы из всех европейских народов славяне, — писал историк С.М. Соловьев, — были крайними, пограничными с безмерными пространствами кочевой Азии. Отсюда вся наша история и есть прежде всего борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии. Государство наше, выросшее в этой борьбе, типично имело характер военного общества, построенного как большая армия, по принципу суровой тягловой службы. Свободные формы промышленных обществ были ему совершенно чужды. Оттого жизнь в государстве нашем была не из легких — “постылое тягло”, как говорил наш народ, — “всю землю облегло”. И понятно, что суровое московское тягло не всем было по душе, подвижные элементы населения всячески старались от него укрыться. А вольных элементов этих было много, кочевая вольница была даже нашей своеобразной стихией, проявлявшейся и в новгородских “ушкуйниках” и в славных низовых “товариществах” южного казачества.

Особенностью нашего государства было то, что вокруг него на юге и востоке простирались бесконечные земли, где укрыться было действительно легко и удобно. В этом наше отличие от Запада, где мир был узок и укрыться было некуда, разве только в бесконечных морских пространствах. Потому проблема Запада была проблемой, решаемой на конечной территории, а наша проблема разрешалась на территории неопределенной. Потому на Западе стремились к усовершенствованию внутренней стороны общественной жизни, а у нас стремились к внешнему расширению в пространстве. Потому западная история следовала принципу социальной интенсификации, мы же шли путем экстенсивным. На Западе, если государство давило, можно было придумать только один исход: усовершенствовать государство и ослабить давление. У нас государство давило по необходимости, но мы не стремились усовершенствовать государство, а уходили от него в степь и в леса. Государство настигало ушедших — они опять уходили дальше. Так и протекал процесс колонизации» [8].

К следующей главе: «Кто мы?» (часть 6)

Примечания:

1. Бердяев Н.А. Русская идея. С. 188.
2. «Эта страсть становится тем более могущественною, что она естественно сочетается с другою страстью, с властолюбием: богатство дает человеку власть над многими людьми и возможность легко удовлетворять свои желания в действительности или воображении» (Лосский Н.О. Характер русского народа. Кн. 1. С. 33-34).
3. Костюк К.Н. Политическая мораль и политическая этика в России (к постановке проблемы) // Вопросы философии. 2000, №2. С. 38.
4. Там же.
5. Лосский Н.О. Характер русского народа. Кн. 2. С. 73—74.
6. Достоевский Ф.М. Идиот. М., 1998. С. 362.
7. Алексеев Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 75
8. Алексеев Н. Русский народ и государство. С. 73—74